Владимир ГУБАРЕВ

В президиуме Российской академии наук состоялось очередное «Чаепитие». Так называют неформальные встречи с учеными за чашкой (или, вернее, за стаканом) чая, которые вот уже два года организует Владимир Степанович Губарев - журналист, писатель, член редакционного совета «Науки и жизни». (Отчеты о «Чаепитиях» см. также «Наука и жизнь» №№ 1, 2, 1999 г.)

Наука и жизнь // Иллюстрации

Наука и жизнь // Иллюстрации

На этот раз предлагаем вниманию читателей рассказ о встрече с академиком Гурием Ивановичем Марчуком. Он размышляет о будущем науки на рубеже веков. По мнению ученого, главными в XXI веке станут проблемы биологии, человек, его здоровье.

Владимир ГУБАРЕВ.

Нa изломах истории в человеке всегда проявляется лучшее или худшее, что есть в нем. Именно в эти мгновения рождаются герои и предатели, провидцы и негодяи, святые и злодеи. Не каждому поколению приходится переживать «дни революций», может быть, в этом их счастье. Но нам не дано судить о том, потому что один из изломов истории пришелся на годы нашей жизни, и нам суждено познать и глубину падения, и величие человеческого духа.

Один из символов эпохи для меня - академик Марчук, который не только выстоял в бурях «перестройки», но и поднялся над сиюминутными страстями и, как и предназначено ученому, смог увидеть будущее. Он попытался предупредить о надвигающейся опасности для общества, но его мнением пренебрегли. Однако это не сломило его, а, напротив, придало новые силы в борьбе за истину, которая подчас хоть и в лохмотьях, но от этого не менее прекрасна!

Я хочу рассказать о трех днях жизни Гурия Ивановича Марчука. Их разделяют многие годы, а объединяет лишь одно: в эти дни мы встречались. Первый раз - в 1975 году, когда академик Марчук возглавлял Сибирское отделение АН СССР и был ее вице-президентом. Тогда речь шла о сути той науки, которой он занимался, - это математическое моделирование... Другая встреча была в 1991 году, на Общем собрании Академии наук СССР, когда ее президент, академик Марчук произнес свое «прощальное слово». Это стало для многих полной неожиданностью, мне же показалось, что поступить иначе Гурий Иванович просто не мог... И, наконец, третий день - сегодня. Гурий Иванович любезно согласился приехать на «Чаепитие в Академии», и здесь после долгого перерыва нам вновь удалось поговорить о науке, о том, что волнует нынче выдающегося русского ученого.

Академики Гурий Иванович Марчук (слева) и Геннадий Андреевич Месяц встретились на «Чаепитии» в президиуме Академии наук РФ 3 ноября 1999 года.

Я спросил его:

- Очевидно, в 1999 году следует говорить о том, как прошлое должно отразиться в будущем, не так ли?

Уходит XX век, начинается новое тысячелетие. Наверное, трудно представить более благоприятное время для подведения итогов и прогнозов на будущее. Каждый человек, имеющий богатый жизненный опыт, понимает роль науки в современном мире, чувствует тенденции ее развития, а потому глубоко задумывается о том, что же ждет человечество в начале третьего тысячелетия. Я хочу высказать свое мнение, потому что уже давно готов к этому...

- Новый век пришел к вам раньше?

Как ни парадоксально, но это так! Есть проблемы, которые станут главными, есть ученики, готовые ими заниматься, есть четкие представления о том, над чем мы будем работать. Ученые всегда идут впереди общества, в этом смысл науки.

- И в самой науке есть «передовые отряды»?

Это те исследователи, которые занимаются самыми важными проблемами.

- И вы их можете назвать?

Да, я считаю, что в XXI веке будут две главные проблемы... Но прежде, чем назвать их, стоит сказать о том, чем же был хорош XX век. Открытий, конечно, была тьма. Интеллектуальный потенциал человечества проявился в полной мере и особенно в теоретической физике и астрономии. Люди поняли, что макромир и микромир - две модели, которые должны сойтись. В макромире надо искать те же философские категории, которые присущи микромиру... Впервые такую точку зрения я высказал давно, и ее сразу же поддержал академик Зельдович. Был создан Научный совет по этой проблеме, однако вскоре Яков Борисович умер, и работа застопорилась. Тогда совет возглавил Андрей Дмитриевич Сахаров, но вскоре он увлекся политическими проблемами и практически отошел от дел. А жаль, потому что это направление стало бурно развиваться. Появились мощные ускорители, электроника, вычислительные машины, начали создаваться большие международные коллективы. Таким образом, физика в XX веке открыла новые пути развития цивилизации. Конечно, были великие достижения и в химии, и в науках о Земле... Безусловно, XX век ознаменовался выдающимися достижениями в космонавтике - от первого спутника и освоения околоземного пространства до полетов к Луне и в дальний космос. Но это тоже физика. Я еще не упомянул об атомной бомбе, о термоядерных исследованиях, но и это физика. Физика и физика... Так что же будет в XXI веке? Я много об этом размышлял...

Прерываю пока рассказ академика Марчука и возвращаюсь в прошлое на четверть века. Тогда в этом же здании на Ленинском проспекте мы говорили о будущем. И Гурий Иванович произнес ту же фразу: «Я много об этом размышлял...». А речь шла об одной из важнейших проблем науки, которая «переходит» в XXI век - об управлении климатом.

Итак, декабрь 1976 года. Почему журналистская судьба привела меня к академику Марчуку? Во-первых, в том году погода выдалась необычная. А во-вторых, практически все предсказания метеорологов оказались, мягко говоря, неточными. Такого конфуза ученые не испытывали очень давно... В частности, они предсказывали, что декабрь будет морозным, а на самом деле шли дожди!

От ошибок гарантирует теория, апробированная, причем многократно, практикой, - говорит академик Г. И. Марчук. - Эту аксиому науке следует применять и к метеорологии. Ее порой сравнивают с искусством, считают, что точность прогнозов зависит от интуиции синоптиков. Группа американских метеорологов, которая провела работы по моделированию общей циркуляции атмосферы, даже пришла к выводу, что прогноз на срок более двух недель вряд ли вообще возможен.

- По-моему, такой вывод не может не вызвать у ученого протеста!

Ученые уже не раз как бы заходили в тупик и бессильно разводили руками. Но всякий раз обязательно находились энтузиасты, которые искали и в конце концов находили выход из лабиринта.

- В этой роли выступили ученые из Новосибирска?

Да, в Вычислительном центре Сибирского отделения АН СССР сформирована теория, которая, хотя еще и не признана всеми метеорологами, привлекает своей простотой.

- В таком случае она будет понятна каждому из нас?

Попробую объяснить... Погода связана с облаками над планетой. От облачности зависит, в какой степени прогреются океаны и суша. Суровость или мягкость зимы, к примеру в Подмосковье, впрямую связана с очень отдаленными районами Мирового океана. Это из-за нашего незнания погода иногда приносит сюрпризы. А на самом деле они запрограммированы. Облачность над океаном регулирует поступление тепла в его поверхностные слои. Мощные течения несут прогретые воды на север. Около Исландии или Алеутских островов происходит интенсивный теплообмен между океаном и атмосферой. Именно здесь - на границе с холодной Арктикой - рождаются циклоны. Они устремляются на восток, и тепло, взятое океаном у солнца, переносится на континенты. Весь процесс продолжается примерно полгода. Значит, характер нынешней зимы во многом зависит от того, сколько тепла получил океан минувшей весной.

- Ну, а если летом в Европе стоит страшная жара, как бывало уже не раз, разве тепло не аккумулируется?

Конечно, но оно влияет на погоду не более двух недель: ведь атмосфера Земли слишком динамична, она не может «хранить» тепло до зимы. Так что погода зависит в первую очередь от гигантской «тепловой машины», которую создала природа. А волнение в океане - своего рода «радиатор» этой машины. Во время шторма обмен между океаном и атмосферой увеличивается в десятки и сотни раз. Штормы в районе Исландии рождают мощные циклоны, которые устремляются к нашему континенту.

- Действительно, теория простая и впечатляющая! Но что мешает ею пользоваться?

К сожалению, пока очень мало информации.

- Но ведь есть метеостанции, запускаются специальные спутники Земли - неужели этого недостаточно?!

Из 800 метеопунктов, следящих за атмосферой, 700 находятся в Северном полушарии. Их почти нет в Мировом океане, мало на некоторых континентах. Короче говоря, две трети поверхности Земли лишены метеонаблюдений. Спутниковой метеорологии явно недостаточно. Надо знать и состояние океана. Эта задача в информационном плане еще более сложная. В целом решение одной из «проблем века» требует усилий специалистов разных профилей и широкого международного сотрудничества.

Чуть позже Г. И. Марчук поделился своими воспоминаниями о том, как появилась у него мысль заняться климатом планеты.

«Как рождаются идеи? Чаще всего они появляются неожиданно. К нам в Новосибирск из Москвы, из Института океанологии, прилетел профессор А. И. Фельзенбаум. Я попросил его сделать доклад и пригласил на семинар многих крупных специалистов в области физики атмосферы и гидродинамики. Московский гость рассказал о моделировании течений и в конце высказал суждение, которое произвело на меня исключительное впечатление. Он отметил, что проблема динамики океана очень сложна и даже специалистам она «не по плечу».

Меня это несколько задело, и после семинара, дома, я отыскал только что вышедшую книгу моего друга профессора Артема Саркисовича Саркисяна из Гидрофизического института АН Украины «Численный анализ и прогноз морских течений». За ночь я изучил ее досконально и нашел адекватную интерпретацию его теории, по форме близкую к модели атмосферных движений, к которой специалисты по динамике атмосферы всего мира привыкли и которую широко использовали в своих исследованиях.

На другой день я снова собрал семинар, пригласив на него Фельзенбаума, и изложил свою интерпретацию модели океана на основе теории Саркисяна. Фельзенбаум был откровенно поражен: миф об особой сложности задач моделирования динамики океана развеялся».

Четверть века минуло с той нашей встречи, и теперь уже работы ученых Новосибирска признаны во всем мире, а Гурий Иванович Марчук вспоминает о них лишь как об одном из эпизодов своей жизни в науке.

Впрочем, иначе и быть не может, потому что судьба академика Марчука насыщена событиями удивительными, подчас даже драматическими.

Но сначала об одном «сугубо личном» эпизоде.

Я написал пьесу «Особый полет» о космонавтах. Ее принял худсовет МХАТа, одновременно над спектаклем начал работать Театр имени Гоголя. Однако тогда не было принято говорить правду о космических полетах, и при выпуске спектакля возникли сложности из-за цензуры. После долгой борьбы разрешили сыграть в Театре имени Гоголя пять спектаклей. Главный режиссер предусмотрительно разослал приглашения на премьеру в Совет Министров и ЦК КПСС, и работники Главлита и космической цензуры побоялись, что кто-то из высокого начальства придет в театр, а спектакля нет... В общем, пять спектаклей - и не больше!

В это время на торжественном заседании, посвященном Дню космонавтики, я встретился с Гурием Ивановичем Марчуком. Он был в то время заместителем Председателя Совета Министров СССР. Мы разговорились как старые знакомые, и я предложил ему после торжественной части не оставаться на традиционный концерт, а посмотреть спектакль по моей пьесе, тем более, что он будет идти еще всего два раза... Гурий Иванович тут же согласился и приехал в театр вместе со своей супругой Ольгой Николаевной. Спектакль Марчукам очень понравился. Они подарили актерам великолепные розы, и потом мы долго беседовали о судьбе театра, об искусстве, о науке.

К концу следующего дня в Министерстве культуры и в Главлите поднялся невообразимый переполох. Дело в том, что в Театр имени Гоголя начали звонить чиновники всех рангов, прося оставить билеты на очередной спектакль. Честно говоря, я и не догадывался, откуда такой ажиотаж... И вдруг выясняется, что, выступая на заседании Совета Министров, академик Марчук посоветовал всем работникам Совета Министров чаще ходить в театры, где поднимаются актуальные проблемы современности. Гурий Иванович сказал, что сам убедился в том, какое огромное влияние может оказывать искусство, когда вчера побывал на спектакле о космонавтах и ученых в Театре имени Гоголя.

Вполне естественно, после этого выступления Марчука ни о каком закрытии спектакля не могло идти и речи. В Театре имени Гоголя побывали многие ученые и конструкторы, руководители нашей промышленности и науки.

Потом у меня были новые пьесы, спектакли в разных странах. Особой популярностью пользовался «Саркофаг», пьеса о Чернобыле. Везде, где удалось побывать на премьерах, меня спрашивали о моих учителях в драматургии. И я неизменно называл два имени: Олег Николаевич Ефремов и Гурий Иванович Марчук. Первый «заставил» меня писать пьесы, а второй помог первой из них увидеть свет...

Академик Марчук - человек не только удивительно отзывчивый, но прежде всего неравнодушный. Особенно мы почувствовали это на последнем Общем собрании Академии наук СССР, когда Гурий Иванович произнес свое «прощальное слово». Поистине это был «реквием» советской науке.

«Волею судеб мы стали не просто свидетелями, но и участниками исторической драмы, в которой многим - я не исключаю и себя - слышатся трагедийные ноты.

В чем же драма и даже трагедия момента? Сегодня прекращает свое существование Академия наук Союза Советских Социалистических Республик. Та самая Академия наук, которая в бурях века спасла и сохранила сердце и душу российской науки. Та академия, которая помогла создать сотни научных школ у себя и в братских республиках, достигла выдающихся мировых результатов практически во всех областях знаний.

Сегодня от нас уже отсечены многие плодоносящие ветви. Это - научные сообщества, органически связанные с культурой древних цивилизаций Кавказа и Средней Азии. Это - наука братской Украины и Белоруссии. Теперь эти части некогда единого организма советской науки стали научными сообществами суверенных государств, и мы должны налаживать с ними отношения в рамках международного сотрудничества.

Советская наука обнаруживала высокую эффективность и удивительную жизнестойкость в очень сложной внутриполитической и международной обстановке потому, что она была целостной системой. Несмотря на слабости и структурные дефекты, мы располагали единым фронтом научных исследований.

Сейчас наука всех суверенных государств бывшего СССР, включая Россию, скачкообразно становится структурно ущербной. Дай Бог, чтобы нам удалось компенсировать подобную ущербность интеграцией в мировое научное сообщество, достраивая недостающие звенья, но скоро и этого может не получиться, даже при самых благоприятных обстоятельствах, до которых весьма далеко.

Но главное - это процесс разрушения нашего научного потенциала как целостной системы. Надежды на то, что можно финансировать и спасти хотя бы одну ее часть (например, только фундаментальную науку), иллюзорны. Наука - единый живой организм, а не конгломерат автономных механизмов. К сожалению, концепции спасения отечественной науки, ее выживания и возрождения нет ни у политиков, ни у научной общественности. Реальные драматические процессы заслонены новыми идеологическими мифами, утопическими прожектами и абстрактными суждениями».

Президент Марчук сражался за сохранение Академии наук бескомпромиссно и до конца. Он шел против господствующего тогда мнения об «исключительности России» просто потому, что видел дальше и глубже, чем те, кто рвался любой ценой к власти.

На президиуме Академии наук он оказался в одиночестве. Академики Велихов и Макаров высказались за перевод Академии наук СССР в Российскую академию, и их поддержали все члены президиума. Но Марчук продолжал сражаться: он доказывал, что совершается огромная ошибка и он не имеет права молчать.

В зале, погруженном в столь глубокую тишину, что слышно было не только каждое слово президента, но и его дыхание, продолжал звучать «реквием» советской науке:

«Извечную проблему сочетания демократии с поиском научной истины замещают примитивной мыслью о пользе демократии в любой форме, в любой ситуации. Живой, хотя, быть может, и большой, организм приносят в жертву фантому демократии, понятию, которое и объяснить-то толком не могут. Пресса иронизирует над тем, что ученые Академии наук СССР «не определились» в понятии «демократизация». Согласно опросу, действительно 80 процентов ученых затрудняются определить понятие «демократизация» в отношении науки. И это - признак здравого смысла и ответственности, за которые общество еще будет благодарно ученым.

Научная истина не может быть найдена путем голосования, и в этом смысле ее поиск, если хотите, недемократичен. Процесс научного поиска - это почти всегда противостояние меньшинства, а то и одиночек - большинству...»

Гурий Иванович Марчук, будучи президентом Академии наук СССР, сделал очень многое, чтобы установить широкое международное сотрудничество. В своем «прощальном слове» на последнем Общем собрании АН СССР он подчеркивал:

«Лишь СССР и США обладали национальной наукой с целостным научным фронтом - а это особое качество. Многие ученые Запада понимают, что ослабление науки нашей страны - это ослабление фронта всей мировой науки и необходимо как можно скорее предложить межгосударственную программу по ее сохранению, а не просто составлять прогнозы массовой эмиграции наших ученых...

Кризис Академии наук СССР - это прежде всего кризис нашего Союза. Чтобы выйти из него, новое государство и большинство граждан должны заняться энергичным строительством общего дома. А наш гражданский долг в этой трудной работе - сохранить жизненно важный элемент общества - его науку. Не дать пресечься ее корню, ибо без науки нового дома не построишь... Нелегкий путь, полный ежечасной работы и трудного поиска, предстоит пройти нашему научному сообществу в ближайшие годы. На нем ждут нас не только успехи и обретения, но и неизбежные разочарования и утраты. Осилим ли мы его? Я думаю, осилим. Залогом тому служат интеллектуальная мощь нашего сообщества, присущее ему понимание интересов народа и стремление служить благу России, всего народа!»

Все молчали. Пауза затянулась.

Последний президент АН СССР покинул трибуну и медленно вернулся на свое место. И в этот момент зал взорвался аплодисментами...

Я успел «перехватить» Гурия Ивановича, когда он уже выходил из зала. Попросил у него текст выступления.

Тут много поправок, - смутился он.

Если я не разберусь, то позвоню...

И вы это напечатаете? - засомневался Гурий Иванович.

Постараюсь...

Это будет замечательно, - сказал он.

Ученые страны должны знать правду о том, что происходит... Да и не только ученые...

Мне удалось тогда напечатать в «Правде» полностью последнее выступление последнего президента Академии наук СССР, и я считаю этот день одним из лучших в своей журналистской работе.

Встретившись с Гурием Ивановичем Марчуком спустя почти десять лет после тех памятных событий, мы вспомнили о них. Много воды утекло в его родной Волге и в моем родном Днепре с тех пор, но, к счастью, наша наука жива, развивается и, как всегда, устремлена в будущее. Именно поэтому на «Чаепитии в Академии» академик Гурий Иванович Марчук говорил о том, что интересует всех - о науке XXI века.

Если XX век - это торжество физики, то в XXI веке главными будут проблемы жизни. Биология. И даже можно обозначить некоторые вехи ее развития, определить тенденции. В Англии синтезировали одну из 22 хромосом, правда, самую короткую, но тем не менее в ней несколько сотен тысяч генов! Это начало... И хотя прогнозировать развитие науки сейчас очень сложно, тем не менее можно утверждать, что XXI век станет веком глобального изучения генома человека, животных и растений. Сейчас идет массовый поиск путей, как исключать ненужные геномы, мешающие развитию флоры и фауны, и как их замещать теми, которые нужны. Я убежден, что проблема «конструирования» геномов в XXI веке будет решена.

- Но все-таки в центре будет изучение человека?

Здесь две стороны проблемы. Первая - медицинская, то есть здоровье. Вторая - клонирование людей, о котором все больше и больше говорят. Еще в мою бытность заместителем председателя Совета Министров СССР мы вели речь о контроле за теми работами, которые проводятся в генной инженерии. Но никто не может гарантировать, что даже при жестком контроле ими не будут заниматься подпольно.

- А в чем вы видите опасность клонирования?

Это пойдет во зло человечеству. Допустим, какого-то человека клонируют. Он сам не будет понимать сути происходящего, но начнется «засорение» человечества, так как каждый индивидуум несет в себе не только добро, но и зло. Тут возникают философские проблемы, но даже невооруженным глазом видно, насколько опасно клонирование для нашей цивилизации. Поэтому, когда я говорю о прогрессе биологии, хочу обязательно подчеркнуть: наука должна пойти по пути познания всех геномов человека для того, чтобы научиться лечить болезни, наследственные или приобретенные, в основном за счет изменения генофонда.

- И вы считаете, что это реально?

В последние десятилетия пришло понимание того, как гены «распоряжаются» развитием человека. Причем многие, казалось бы, очевидные вещи приобрели иной смысл.

- Например?

Считалось, что, если у человека, животного или растения появляются раковые клетки, это означает «начало конца». Однако последние исследования показали, что онкологические гены есть у каждого из нас. Не будь их, человек не смог бы сформироваться. Плод вырастает из одной клетки: оказывается, это действие онкологического генома, и именно он способствует тому, что клетки воспроизводятся с огромной скоростью. Есть еще «регулирующие» гены, которые и определяют, какому органу и как следует развиваться. В течение девяти месяцев в утробе матери идет гигантская наработка клеток, но как только человек появляется на свет, онкологический ген перестает работать - он отключается, «засыпает». Этот ген может «проснуться» в результате какой-то мутации. Тогда он начинает нарабатывать клетки одного типа, то есть возникает раковая опухоль.

- Но ведь это крайность, на самом деле организм способен регулировать рост клеток?

Конечно. Каждый день в нем происходит приблизительно 1200 мутаций, и некоторые из них «будят» онкологические гены. Но в организме есть «киллеры», которые убивают опасные клетки, и тогда человек не заболевает. Тем не менее при старении организма его защитные свойства постепенно ослабевают, иммунная система изнашивается, «киллеров» становится меньше... Говорят, за жизнь происходит приблизительно пятьдесят делений клеток, а потом этот процесс прекращается. И вот тут онкологический ген вновь выходит на сцену: он становится «мусорщиком» (фактически «убивает» состарившийся организм).

- Вы же не генетик, не биолог!

Ну как же! Я 26 лет работаю в этой области, так что можно считать меня специалистом...

- Все-таки вы прежде всего математик!

Конечно.

Но почему в XX веке вы, математики, сначала создавали ядерное оружие, способное уничтожить все живое на планете, а теперь пытаетесь продлить эти самые жизни?

Гуманистические идеалы всегда были присущи ученым.

Кстати, и вы, Гурий Иванович, начинали свой путь в науке именно с «Атомного проекта» в Лаборатории «В», что находилась в Обнинске...

С 1953 по 1956-й я занимался водородной бомбой. Один проект делал коллектив академика Дородницына, другой - ученые Арзамаса-16, и им помогал академик Келдыш, а мы вели третий проект. Когда были готовы все варианты, то лучшим оказался «арзамасский проект». Самым интересным, как мне кажется, был наш вариант - «тритий-дейтериевый». Но у трития очень короткий период полураспада, его нужно все время обновлять и обновлять... А в Арзамасе-16 нашли такое соединение, которое почти не распадается, и это определило победителя в том соревновании.

- И что вы стали делать?

Теперь, пожалуй, об этом можно рассказать... Я переключился на атомные подводные лодки. У нас было собственное направление: жидкометаллический теплоноситель для реакторов. Наши подводные лодки стали самыми быстрыми, их называли «охотниками». Одновременно мы принимали участие в расчетах первой атомной электростанции (и этим я горжусь!), потом других реакторов. Написал две книги, они опубликованы в США, Китае, других странах.

- И вам стало неинтересно?

Принципиальные проблемы атомного проекта были решены, и через полгода я испугался: если бездеятельность продолжится, можно и деградировать... А тут началась организация Сибирского отделения Академии наук. К нам в Обнинск приехал академик Соболев, он познакомился с нашими работами и предложил нам с женой переехать в Новосибирск. А мы только что получили новую квартиру... Чуть позже с таким же предложением ко мне обратился академик Лаврентьев, и мы поехали. Работали там 18 лет, и это, бесспорно, были лучшие годы нашей жизни. В Новосибирске появились ростки того, что стало целью моей научной жизни - физика атмосферы. Проблема оказалась безумно трудной, но тем не менее мы стали пионерами в этой области.

- А следующий шаг?

Мы начали размышлять: что же все-таки грозит планете? И пришли к выводу: изменение климата. Уничтожение лесов, болот, оказывается, играет исключительную роль в жизни планеты. Под влиянием антропогенных процессов климат может измениться настолько, что невозможно будет вернуться к тому состоянию, которое существует сейчас. Проблема устойчивости климата - важнейшая, она породила новую область математики, так называемые «сопряженные уравнения». Мы открыли их раньше, еще во время расчетов реакторов, но особое значение они приобрели при исследовании климата.

Наверное, в эту область углубляться не следует, так как математику популяризировать, на мой взгляд, невозможно... Нам остается только доверять математикам!

Скажу одно: долгие годы только мы занимались «теорией чувствительности», которую сами и создали. Но теперь вокруг нее поднялся невообразимый «бум» во всем мире, и это приятно, потому что мы опередили всех на тридцать лет...

- В первую очередь эта теория применяется для анализа состояния планеты?

Да. Из-за вырубки лесов в Амазонии и в Сибири, а это легкие нашей планеты, резко уменьшается объем биоты, то есть биологического вещества на Земле, которое и определяет жизнь. Варварское отношение к природной среде уже привело к катастрофическим последствиям. Очень много говорилось о «ядерной зиме», что наступит после термоядерной войны. Это, конечно, страшно. Однако наше отношение к природной среде по своим последствиям еще хуже, чем взрыв водородной бомбы. Мы губим себя! Речь сегодня идет не об отдельных государствах, а о планете в целом.

Картина печальная... Но вы обещали затронуть еще одну тему: здоровье человека. Почему у вас появился интерес именно в этой области?

Во-первых, потому, что мы все делаем для человека, а здоровье - богатство каждого. И во-вторых, 26 лет назад случай подтолкнул меня заняться этой проблемой серьезно. После гриппа я заболел хронической пневмонией и вынужден был два раза в год ложиться в больницу. Причем врачи говорили, что вылечиться нельзя. Я начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в человеке по представлению врачей. И вот я и мои ученики, которые только что закончили университет, начали развивать математическую иммунологию. Об ее эффективности можно судить по мне: я избавился от «неизлечимой» болезни. Кстати, механизмы такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная «цепная реакция», которая обеспечивает защиту от заболеваний. Нет, порошочками и укольчиками не вылечишь человека, нужно заботиться об его иммунной системе.

- И главный ваш вывод?

Надо ходить пешком. Каждый выходной - пятнадцать километров!

- Все-таки кто вы больше: математик или биолог?

- «Гибрид»...

Гурий Иванович рассмеялся, и мы увидели очень счастливого человека.

Академик Гурий Иванович Марчук - личность легендарная. Вместе с Курчатовым и Доллежалем создавал атомное оружие - первую в мире водородную бомбу, стоял у истоков нового класса подводных лодок с жидкометаллическим теплоносителем, аналога которым до сих пор нет. Он был последним президентом Академии наук СССР, а уже после перестройки занялся глобальными проблемами: экологией, изменением климата и даже медициной - генетикой и иммунологией. В свои 86 лет, несмотря на давно заслуженный отдых, он активно трудится в им же созданном Институте вычислительной математики РАН, читает лекции, ездит на конференции, пишет книги. Он советник президиума Российской академии наук, руководитель кафедры на факультете вычислительной математики и кибернетики МГУ.

- Гурий Иванович, рано ли проявились у вас математические способности?

Довольно рано. Моя родина - юг Урала, Оренбуржье, и когда мне было пять лет, родители почему-то решили перебраться на Волгу, так мы оказались в селе Духовницком, это между Саратовом и Самарой. Отец мой был учителем химии. Кажется, класса с восьмого я вдруг стал легко решать задачи за 9-й и 10-й класс, и как-то так вышло, что сложных задач для меня не стало. Однажды отец отправился на ярмарку в Хвалынск - это на другом берегу Волги - и привез оттуда потрепанную книжку 1912 года издания. На обложке было написано «Арифметика. А. Малинин и К. Буренин». Мне название показалось смешным. Но отец сказал: «Вот, сын, я купил тебе очень хорошую книгу. Давай сделаем так: если ты решаешь задачу, я плачу тебе 20 копеек. А если не решаешь, то платишь мне штраф - рубль». Конечно, я тут же схватил книгу. Первую задачу решил с ходу, вторую - подумал. А третью, как ни бился, решить не мог. Тогда попросил отца дать мне еще три задачи. И опять две решил, третью не могу. Книжка оказалась с секретом. В ней были перемешаны простые и сложные задачи, какие даже не всем учителям под силу. В конце концов, подсчитав, мы с отцом выяснили, что никто никому не должен. С тех пор я понял, что в математике надо решать сложные задачи - простые ничего не приносят. Неизвестно, как сложилась бы моя жизнь, если бы не этот зловредный задачник... Но вскоре началась война. Мне было 16 лет, когда в 1942 году я поступил на первый курс математико-механического факультета Ленинградского государственного университета, который находился в эвакуации в Саратове. А в марте 43-го меня призвали в Красную армию и направили во вновь организованную школу АИР - артиллерийской инструментальной разведки резерва Верховного главнокомандования. Школа размещалась на окраине Саратова на территории танкового училища. Я выучился на младшего сержанта, а к концу войны дослужился до старшего сержанта, побывав по специальным заданиям командования во фронтовых зонах Чугуева, Харькова и Сум. Ближе к концу войны оказался в Ленинградской области, где обеспечивал артиллерию Верховного главнокомандования сведениями, необходимыми для подавления вражеских войск в Пруссии. На войне мне повезло - меня не только не убили, но и не ранили. В октябре 1945 года я поступил на второй курс математико-механического факультета ЛГУ.

По окончании учебы я попал на работу в ГЕОФИАН - Геофизический институт АН, где окончил аспирантуру и получил степень кандидата физико-математических наук. Работал под руководством выдающегося гидромеханика Ильи Кибеля, которому обязан методологией научного познания с помощью математических моделей.

- Именно матмоделирование привело вас в атомную энергетику? Как это случилось?

Как-то зимой 1952 года к нашему институту подъехал черный автомобиль ЗИС, из него вышел человек, который, как выяснилось, разыскивал меня. Этот человек пригласил проехаться с ним, а на мой вопрос, куда мы едем, кратко ответил: «Узнаете». Мы ехали около полутора часов мимо красивейших подмосковных лесов, пока не свернули с шоссе к какому-то секретному объекту, окруженному высоким забором. Преодолев несколько кордонов, через которые машину беспрепятственно пропустили, мы наконец очутились в административном здании и прошли в просторный кабинет, его хозяин, невзрачный лысый человек, не представившись, сообщил мне, что отныне я буду работать в лаборатории «В». Как потом выяснилось, именно так и называлась лаборатория по созданию водородной бомбы. Я был раздосадован и спросил: «А что будет, если я откажусь?» На что человек спокойно ответил: «Тогда вы отсюда не выйдете». Впоследствии я узнал, что лысый человек - это полковник КГБ, которому поручили обеспечивать деятельность и охрану сверхсекретной лаборатории по созданию супероружия. Узнав, что мне предстоит работать под руководством профессора Блохинцева, я успокоился - по его книге «Основы квантовой механики» я учился в университете. Поняв, что мне придется жить и работать среди физиков, я повеселел и согласился, хотя мое согласие и не требовалось. Так началась моя многолетняя работа в Обнинске.

Через три года лаборатория «В» была переименована в Физико-энергетический институт Госкомитета СССР по использованию атомной энергии. Я стал руководителем математического отдела института. Первоочередной моей задачей стал математический расчет водородной бомбы на дейтерии, альтернативной знаменитой сегодня «слойке», которую, в свою очередь, разрабатывал Андрей Сахаров. Мы должны были в очень короткие сроки тщательно изучить свойства дейтерия и рассчитать термоядерные реакторы нового типа. На эту задачу работало основное предприятие в Арзамасе, его поддерживали в Институте Келдыша в Москве. А мы обеспечивали теоретические расчеты, которые, как вы понимаете, должны быть очень точны. С задачей справились. Но о технических деталях рассчитанной нами водородной бомбы я и сегодня не могу рассказывать. Это закрытая тема.

Работать приходилось со многими интересными людьми. Научным руководителем института был выдающийся ученый Александр Лейпунский. Вместе с Петром Капицей он работал в Кембридже и считался ученым с мировым именем, а вернувшись в СССР, стал автором ряда первоклассных проектов использования атомной энергии в стране. Познакомившись с ним, я услышал много интересного, в том числе и эту удивительную историю. В 1945 году Александру Ильичу было поручено сохранить для научных целей несколько граммов радия, добытых неимоверным трудом. В ту пору это был едва ли не единственный практически используемый интенсивный радиоизотоп, цены которому, как теперь картинам Леонардо да Винчи, просто не было. И вот для хранения радия ему выделили в одном из институтов Москвы маленькую комнатку. В нее поместили сейф с радием. Комнату опечатали, а около дверей организовали круглосуточное дежурство. Часовые, сменяясь, под расписку в журнале сдавали ценное имущество. Через год или два во время инвентаризации драгоценных металлов решили проверить запасы радия. Вскрыли печать, открыли дверь и увидели... большую светлую комнату с канцелярскими столами. Сейфа с радием в комнате не было. Оказалось, что институт, производя ремонт, сделал кое-какую перепланировку. Маленькую комнатку присоединили к большой, стену снесли, а сейф «с какими-то склянками» выбросили, куда - никто не знал. Сотни научных сотрудников тщательно обыскали все свалки и помойки столицы, но ничего не нашли. Поиск был прекращен, а Лейпунский снят с работы и «сослан» в Киев. И лишь спустя несколько лет, когда Обнинску потребовались ученые высшего класса, Александра Ильича пригласили в лабораторию «В», где под его руководством было создано новое направление, связанное с реакторами на быстрых нейтронах. За эти работы ученого удостоили Ленинской премии и других высоких наград. Ничего этого могло не быть, если бы он был сослан в лагеря.

- В Обнинске велись секретные работы. А ученые были тоже засекречены?

Я долгое время находился под грифом секретности. Снял его с моего имени лично Курчатов. Дело было так. Я написал монографию о расчетах ядерных реакторов. Книжка лежала в издательстве. И вот в моей квартире в Обнинске однажды вечером раздается телефонный звонок. Беру трубку: Курчатов. «Гурий Иванович, не могли бы мы встретиться завтра утром в Институте атомной энергии?» Курчатов тогда руководил этим институтом, сегодня носящим его имя. Конечно, я приехал. Игорь Васильевич приветствовал меня, провел в свой кабинет и сказал, что скоро начнется вторая Женевская конференция по мирному использованию атомной энергии и было бы хорошо в ее материалы от нашей страны включить мою книгу, с которой он, к моему удивлению, уже успел ознакомиться в рукописи. Я растерялся, поскольку знал, что книга выйдет в лучшем случае через полгода. Тогда Игорь Васильевич взял «кремлевский» телефон, набрал номер и сказал в трубку: «Але, девочка, это ты? Надо, чтобы такая-то книжка вышла через месяц». Поговорив с таинственной девочкой, он сообщил мне, что все в порядке. Я направился к выходу, но уже на пороге не выдержал и решил спросить, что же это за могущественная девочка? Курчатов засмеялся и пояснил, что «девочка» - это сокращение инициалов имени Дмитрия Васильевича Ефремова, крупнейшего физика-энергетика. Курчатов многим давал ласковые, шутливые прозвища. Так, академика Якова Борисовича Зельдовича он называл не иначе как Ябэ, а академика Юлия Борисовича Харитона - Юбэ. Книга была издана ровно через месяц, и ее получили в комплекте с нашими материалами все иностранные делегации конференции. После этого действительно мое имя стало известным.

- Как случилось, что вы стали заниматься атомными подводными лодками?

После того как свою роль в проекте по расчетам водородной бомбы я выполнил, перед нами была поставлена новая, не менее важная задача - создать качественно новую атомную подводную лодку-охотник c жидкометаллическим реактором. В 1952 году мы были пионерами в такого рода исследованиях. Задачу удалось решить: наши лодки научились развивать скорость до 70 километров в час, что по тем временам было грандиозным достижением, и опускаться на глубину до километра. Этот рекорд зафиксирован в Книге рекордов Гиннесса, хотя мы никаких заявок не подавали. Произошло это по инициативе американцев. Лодки, двигатели которых были изготовлены по нашим расчетам, и по сей день остаются лучшими в мире. У американцев таких не было и нет.

Дело создания подводных лодок я освоил как таблицу умножения. Самое страшное для ученого - перестать развиваться. И я стал мучиться: куда же податься? А тут из Новосибирска приехал академик Соболев. Сказал, что начинается организация Сибирского отделения Академии наук, строится Академгородок, и там будет в том числе математический институт. Но с кадрами плохо. Надо их укреплять. Вот и пригласил меня для того, чтобы я возглавил вычислительный центр в институте. Я решил съездить, посмотреть, что это за Академгородок. Когда увидел строящийся проспект Науки, с которого открывалась перспектива возведения сразу 15 академических институтов, у меня от восторга перехватило дыхание. Вернулся в Москву и все рассказал жене. Она сказала: «Ну, раз ты считаешь, что надо ехать, - поехали».

- Наверное, жалели, что уехали из столицы?

Ни разу! В Сибири прошли наши лучшие годы. В 1962 году я возглавил Вычислительный центр Сибирского отделения АН СССР. Вскоре он стал одним из крупнейших академических институтов. В то время я занимался уже не атомной энергией, а проблемами атмосферы, которые позже вылились в глобальные исследования по предсказанию погоды, катаклизмов и стихийных бедствий, крайне актуальных сегодня.

В начале 60-х годов жизнь в Академгородке была особенно насыщенной событиями и интересными встречами. Кто к нам только не приезжал! Однажды в Новосибирск должен был прилететь Шарль де Голль. Визит ожидался со дня на день, как вдруг выяснилось, что во всем городе нет подходящей для него кровати: президент Франции обладал необыкновенно крупным телосложением и высоким ростом. В течение одной ночи на местной мебельной фабрике пришлось срочно изготовить кровать на полметра длиннее обычной. Довелось поволноваться и перед самым прилетом. В аэропорту выяснилось, что посмотреть на высокого во всех смыслах гостя явилось множество незапланированных встречающих. Разгонять их было поздно: самолет успел приземлиться и президент Франции ступил на трап. Что делать? Ведь толпу никто не проверял, не обыскивал. Кто знает, что там за люди? Между тем де Голль вышел из самолета и с приветливой улыбкой прошел всю полукилометровую очередь, не поленившись многим пожать руки. Этим он сразу расположил к себе новосибирцев. Когда приветствия наконец закончились, мы облегченно вздохнули: обошлось без инцидентов. Вскоре после его приезда в Академгородке была создана французская спецшкола и Общество советско-французской дружбы. Франция стала моей любовью на всю жизнь. Меня не раз приглашали в эту страну читать лекции, спустя годы я познакомился и подружился с Франсуа Миттераном, который вручил мне орден командора Почетного легиона, а в начале 90-х я стал иностранным членом французской Академии наук.

- Ваша сибириада длилась почти 20 лет. И, кстати, если бы не ваше заступничество, пол-Сибири сегодня находилось бы под водой.

Дело не только во мне. В середине 60-х было решено создать при Совмине СССР Совет по науке - независимый научный орган, который должен был давать объективные оценки о крупных предложениях по преобразованию страны, системе образования, строительству уникальных объектов. Туда вошли 16 академиков и два члена-корреспондента. Я стал ученым секретарем совета. За годы его работы было принято немало важных решений, и одно из них касалось проекта по строительству Нижне-Обской ГЭС около Сургута. На проектные работы были отпущены огромные по тем временам деньги - два миллиона рублей. Разбираясь в вопросе, мы поняли, что при реализации проекта будет затоплена почти треть Западной Сибири, и организовали мощную комиссию из специалистов, которая доказала Хрущеву несостоятельность идеи. Если бы нам не удалось этого сделать, мы лишились бы богатейшего сельскохозяйственного региона, лесных угодий, а также нефти, которую только-только открыли геологи в районе Березова - месте, где некогда отбывал ссылку Александр Меншиков. Реализация этого бездумного, а точнее, безумного проекта, несомненно, привела бы к экологическому бедствию. Увы, примеров воплощения такого рода проектов в нашей стране предостаточно. Потому и случались в совете порой весьма резкие споры по тому или иному поводу. Однажды Хрущев попросил нас оценить пользу или вред 11-летнего образования. Академик Лаврентьев созвал совет и пригласил на него министров высшего и среднего образования СССР и РСФСР Елютина и Столетова. Министры сделали по докладу, в которых одобрили сложившуюся на тот момент в стране систему 11-летнего образования. Встал Лаврентьев и спросил, зачем в школах так много времени отводится преподаванию русского языка. Вот мы, ученые, дескать, не знаем его в совершенстве, однако это не мешает нам общаться, доказывать теоремы и развивать теории. А что касается статей, то мы их пишем с ошибками, которые исправляют наши секретарши. Затем спрашивает академика Семенова: «Николай Николаевич, вот вы хорошо знаете русский язык?» Тот подумал и изрек: «Пожалуй, нет». «А как вы обходитесь с бумагами?» - «Пишу неразборчиво, а секретарша поправляет все как надо». В спор вмешались Келдыш и Кириллин, заметив, что им стыдно все это слушать: русский язык - часть нашей культуры, и всякий культурный человек, а тем более ученый, академик, просто обязан быть высокограмотным человеком. Этот тезис поддержали все остальные участники заседания, в том числе и я.

Одиннадцатилетнее образование, правда, тогда все-таки похоронили, и учиться стали 10 лет. Спустя годы 11-летки возродились, и я считаю, что это правильно. Чем раньше мы заставляем маленького человека трудиться интеллектуально, тем лучше.

- После падения Хрущева что стало с вашим советом?

Хорошо помню, как Лаврентьев вызвал меня в свой кабинет и сказал: «Гурий Иванович, в Москве что-то случилось, надо немедленно лететь на пленум. Тебе тоже там надо быть». Из аэропорта Лаврентьев сразу отправился на пленум в Кремль, я же поехал ночевать на квартиру. Утром позвонил в диспетчерскую гаража Совмина, чтобы попросить прислать за мной машину, и мне ответили, что с сегодняшнего дня машина меня обслуживать не будет. Это удивило. Я спустился вниз и купил свежие газеты, откуда и узнал, что прошедший накануне пленум отстранил Хрущева от руководства страной. Новым генсеком избран Брежнев. Я поспешил в Кремль своим ходом. Происходящее там меня поразило. Большая группа хозяйственных служащих и рабочих входила во все кабинеты и, если там были портреты Хрущева, срывала их граблями и швыряла на тележку. Смотреть на это было просто противно. На следующий день новый председатель Совета министров Косыгин на заседании Совмина поставил вопрос о ликвидации нашего Совета по науке. Это было первое постановление нового состава Совмина.

- Говорят, вы были одним из первых, кто попытался совершенно легально привить в СССР рыночную экономику.

Дело было в 1964 году, когда о таком и помышлять было нельзя. Меня пригласили в американский Боудлер на первый симпозиум по проблемам долгосрочного прогноза погоды и климата. Эта наука во всем мире только зарождалась, а я как раз занимался методами изучения задач динамики атмосферы, еще неизвестными американцам. Конференция закончилась, и мы пошли прогуляться по магазинам. В ту пору в моду входили портативные 8-миллиметровые кинокамеры, и я очень хотел купить такую жене. Захожу в один из магазинов и вижу, что самая дешевая стоит 60 долларов. Это была японская камера. А у меня в кармане - 45. Продавец спрашивает, что я хотел бы купить. Показываю на камеру, и он начинает ее усиленно расхваливать. Я демонстрирую свои 45 долларов и собираюсь уходить. Тогда он предлагает мне сбавить цену до 55 долларов. Я опять показываю 45. Тогда он назначает новую цену: 50 долларов. Это мне надоело, и я решительно направляюсь к двери: для нас такой торг был делом непривычным. Продавец догоняет меня и, всячески заискивая, соглашается на мои 45 долларов. Но я уже не хочу покупать камеру, потому что у меня испортилось настроение. Тогда он вытаскивает чистую кассету и прикладывает к камере со словами: «Презент!» Я снова отказываюсь. Тогда продавец достает из кармана ручку и присовокупляет ко всему этому добру. Тут уж я психологически сломался и выложил свои 45 долларов. Камера жене очень понравилась, она наснимала ею много фильмов о сибирском житье-бытье, которые мы иногда смотрим и сейчас. Так я впервые столкнулся с рыночной экономикой, и этот опыт мне вскоре пригодился.

Во время моего отсутствия руководитель отдела вычислительной техники Макаров решил усовершенствовать ЭВМ М-20. Когда я вернулся, ахнул: единственная в ту пору вычислительная машина была разобрана, около нее колдовали оптимистичные юные исследователи, а все Сибирское отделение лишилось возможности решать сложные математические задачи. Положение было катастрофическим. Каждое утро академик Лаврентьев спрашивал меня, работает ли машина. Я отвечал: да, работает. Но задач не решает. Уж не помню, сколько дней и ночей я проторчал возле нее, пытаясь восстановить утраченные функции.

Наконец машина стала считать. Правда, обещанного усовершенствования она не дала, но все равно мы испытывали чувство, какое, наверное, испытывают родственники здорового человека, когда в процессе лечения его сделали совсем больным, а потом путем неимоверных усилий все-таки избавили от приобретенных в больнице недугов. Мы-то ликовали, но на каждом заседании президиума Сибирского отделения АН меня подвергали резкой критике за то, что наш Вычислительный центр не дает им достаточно «машинного» времени, из-за чего проваливаются их проекты. Мне это порядком надоело. При этом стоит добавить, что за обслуживание институтов «машинным» временем президиум добавлял к нашему бюджету два миллиона рублей. Однажды на очередном заседании я выступил с ошарашившим всех предложением: эти деньги из нашего бюджета передать всем институтам - пользователям ЭВМ в сложившейся пропорции. А потом, дескать, мы будем у этих институтов зарабатывать. У членов президиума возник шок: как можно «свои» деньги отдавать другим! Академик Будкер сказал по этому поводу: «Марчук своим предложением как будто через голову перевернулся». Тем не менее в порядке эксперимента систему решили на год утвердить. Уже через месяц я не услышал привычных замечаний. Если кто-то из сотрудников института жаловался на нехватку денег, директор вызывал его к себе и объяснял, что он безобразно плохо сформулировал задачу. Вот когда, дескать, сформулируешь хорошо, тогда и приходи, и решим, давать тебе денег или нет. В конце года мы получили прибыль в 500 тысяч рублей. Так заинтересованность, ответственность и свободная экономика сделали хорошее дело.

- На фоне замечательного житья-бытья в Сибири как вы восприняли назначение на крупный академический пост в Москве?

Для меня это было неприятной неожиданностью. Нисколько не лукавлю. Зимой 1979-го, буквально на следующий день после возвращения из отпуска, у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Президент АН СССР академик Александров просил срочно прилететь в Москву первым авиарейсом. На все мои вопросы ответил: «Когда прибудете, введу в курс дела». По дороге я пытался перебрать в голове все возможные варианты, но истинного положения дел даже предположить не мог...

В Москве мне был предложен пост заместителя председателя Совета министров и председателя Государственного комитета по науке и технике. Нельзя сказать, чтобы я обрадовался. Из Новосибирска уезжать совсем не хотелось. Суслов, принявший меня в своем кабинете, на все возражения ответил: «На этом посту вы сможете больше сделать для Сибирского отделения». Я умолк...

- Наверное, совсем непросто было двигать вперед науку в столь сложный экономический и политический период...

К трудностям мне не привыкать. Угнетало другое - то, что все дела по сути буксовали. Чем дальше, тем больше было заметно, что страна движется к пропасти. Мы пытались спасти ситуацию, искали выход. Скажем, состоялся семинар крупнейших экономистов, по результатам которого мы подготовили доклад председателю Совмина Тихонову, где был сделан подробный анализ экономики страны и сформулированы важнейшие предложения. В качестве показателя деятельности предприятия мы предлагали взять прибыль и в зависимости от нее делать все полагающиеся начисления: в фонд развития, в фонд поощрений, социальные платежи... А исключить из показателей плана такую позицию, как уровень рентабельности. На основе субъективных оценок чиновников он уравновешивал прибыльные и убыточные предприятия и таким образом подтачивал экономику. Мы настаивали на восстановлении фонда амортизационных отчислений. В результате его ликвидации предприятия лишались средств на приобретение новой техники. Все эти мероприятия могли дать толчок экономическим преобразованиям в области новой техники, а прибыль положила бы начало рыночным отношениям. Но вышло иначе. Тихонов на нашем докладе написал резолюцию членам президиума Совмина внимательно его изучить и рассмотреть, однако ничего этого сделано не было. Между правительством и Политбюро существовали большие противоречия. Последнее слово было за Политбюро, и это вызывало раздражение в правительстве. Система управления Совмином не была замкнута. Например, сельским хозяйством напрямую руководил секретарь ЦК, а Совмин был фактически отстранен от руководства сельским хозяйством. Правительство мало влияло и на валютную политику, хотя формально какие-то постановления принимались. Недаром ведь время называли застойным...

- Но наконец пришел энергичный Горбачев...

Действительно, одно из первых его решений - провести всесоюзное совещание по развитию научно-технического прогресса - было, казалось бы, очень верным. На совещании сделали совершенно правильные акценты на развитие машиностроения как фундамента модернизации всей промышленности, на электронику, химическую промышленность и строительство. Но, увы, инерция старого, затратного механизма в экономике оказалась слишком сильной. Вместо реальных дел в высших эшелонах власти плели интриги. Скажем, однажды Тихонов поручил мне рассмотреть проблему окупаемости инвестиционных средств в стране. Я с энтузиазмом взялся за дело, обратился к экономистам, и уже через месяц мы сделали полный расчет и методику определения эффекта и затрат. Поехали в Совмин. Доклад попал, как обычно, к управляющему делами Смиртюкову, который терпеть не мог ученых и по-своему изложил суть вещей председателю Совмина. Тот в негодовании приказал все пересчитать и не морочить ему голову. Мы пересчитали: получилось то же самое. Тихонов, вместо того чтобы вызвать меня и все прояснить, опять выслушал только Смиртюкова, разгневался и опять потребовал пересчитывать. В третий раз делать этого мы не стали. Поняв, что перегнул палку, Смиртюков позвонил мне и сказал: «Можете не пересчитывать - я спихну дело в архив». Порой накатывало отчаяние, хотелось плюнуть и уйти в отставку, но наутро я вставал с решимостью продолжать попытки что-то изменить.

- Значит, Горбачев вас разочаровал? Но ведь именно при нем вы стали президентом Академии наук СССР...

Горбачев пытался связать научно-технический прогресс и экономическое развитие страны с политическими преобразованиями, думая изменить облик партии и отстранить ее от управления государством. Речь могла идти только о путях, с помощью которых мы пришли бы к новой структуре общества - деполитизированного, деидеологизированного, демократического. И я полностью разделял эти цели. Но в сложной ситуации, в которой оказалась страна, Горбачев прислушался к силам, которые обещали провести необходимые преобразования за 500 дней. Поверив им, Горбачев попал в ловушку. Нам требовался свой, особый подход к смене экономической и политической системы, невозможно было в одночасье отказаться от всего, что народ создал за многие и многие годы. Идея радикального перехода к новой системе за 500 дней погубила хорошее начало.

Когда на Политбюро приняли решение рекомендовать меня на пост президента АН СССР, радости я не испытал. Но меня поддержал замечательный ученый, мой друг и учитель академик Александров - его мнение оказалось решающим. Сам он решил уйти с этого поста в отставку - его буквально подкосила трагедия в Чернобыле. Я понимал, что на этом посту должен буду если не приумножить, то хотя бы сохранить потенциал академии, укрепить международные связи, чтобы предотвратить массовую эмиграцию ученых за рубеж. Догмы, к которым мы привыкли за много лет, как гири на ногах, тянули вниз. Мы должны были научиться летать. Все шесть лет своего президентства я старался решать нелегкие вопросы. Скажем, как обеспечить социально членов академии после достижения ими пенсионного возраста? Было принято решение создать институт советников, куда попадали члены академии после достижения ими 65 лет только при их желании и в обязательном порядке после 70 лет. При этом они должны были оставить руководящие должности, но продолжали работать в академии и сохраняли все прежние права и социальное обеспечение. Горбачев обещал на Политбюро поддержать меня, заметив, что своими трудами эти люди имеют право на социальное обеспечение до конца дней. На Политбюро прозвучали поправки: предельный возраст действительного члена академии - 75 лет, после достижения этого возраста он остается полноправным членом академии, а президиум может объявить вакансию с целью притока молодых, активных академиков. Когда я прочитал это решение на заседании президиума АН, повисла долгая пауза. Никто не ждал, что такое решение пройдет. Очнувшись от шока, проголосовали единогласно. А через неделю 16 академиков подали заявления о переходе в советники по возрасту. 16 молодых членов президиума мы довыбрали на ближайшем общем собрании. Система омоложения академии, а затем и руководства академических институтов была хорошим начинанием. Были и другие планы, однако осуществлять их становилось все труднее. В стране росло политическое напряжение. Вскоре стало ясно, что СССР больше нет.

Как только стало ясно, что страны как таковой больше не существует, в академии начался процесс брожения, который вылился в общее желание получить статус российской. Позвонил Горбачеву и предложил созвать совет для обсуждения возникшей ситуации. Было множество академиков и членов правительства. Я сделал доклад о том, что необходимо сохранить Академию наук СССР, поскольку это организация научная, а не политическая, и формировалась в течение 300 лет. Началось обсуждение. Велихов и Макаров были за передачу академии под юрисдикцию России. Александров поддержал меня. Горбачев, Акаев и Назарбаев заняли ту же позицию. Горбачев сказал, что деньги будут найдены за счет планировавшегося уменьшения бюджета Минобороны. Таким образом, было принято решение сохранить Академию наук СССР.

Но главные сюрпризы возникли впереди. На президиуме АН СССР выступили Велихов и Макаров и сказали, что Горбачев не дал однозначной оценки создавшейся ситуации и не гарантировал финансирования. Зал, как бывает в такие моменты, забурлил, началось спонтанное обсуждение без всякой аргументации. Как ни печально, все члены президиума поддержали Велихова и Макарова. Я оказался в оппозиции. Впору было подавать в отставку. Но я этого не сделал - боялся, что к власти тут же придут люди, которые все доломают. В прессе уже всерьез обсуждался вопрос о том, что время Академии наук прошло. И я решил держаться до конца, до общего собрания академии. Пусть она будет российской - главное, ее сохранить.

- Вашу речь на общем собрании РАН многие назвали реквиемом советской науке - так это было печально...

Это и был реквием. Я говорил тогда, что наука во всех суверенных государствах бывшего СССР, включая Россию, становится структурно ущербной. Нельзя было потерять важный элемент общества - науку, без которой страна превратится в сырьевой придаток. Я сошел с трибуны с тяжелым чувством, понимая - сделал все, что мог. Но этого явно было мало...

- Правда ли, что вы были дружны с «железными леди» Индирой Ганди и Маргарет Тэтчер?

Еще в начале 50-х, когда я работал в Обнинске, судьба впервые свела меня с Джавахарлалом Неру - первым премьер-министром Индии и его дочерью Индирой Ганди, молодой красивой женщиной. Впоследствии мы стали настоящими друзьями. Я был уже членом правительства, когда Индира Ганди вновь приехала в Москву, и мне было поручено сопровождать ее в поездке в Звездный городок. Оказалось, она хорошо помнит нашу первую встречу, хотя прошло много лет и юная красавица превратилась в убеленную сединами и наделенную высшими полномочиями премьер-министра страны. По дороге Индира с живым интересом расспрашивала меня о нашей жизни, о науке, откровенно рассказывала о своих детях и внуках, проблемах с невесткой - вдовой погибшего сына Санджая, поделилась воспоминаниями о том, как была в тюрьме и как друзья ее спасали. Ей показалось интересным, что и у меня, и у нее сыновья. Вечером мы посетили Большой театр, а назавтра улетели в Таллин. В салоне самолета я познакомился с Радживом Ганди, сыном Индиры. Мы тоже поговорили о житье-бытье. Оказалось, что Раджив очень любит авиацию и, налетав уже более миллиона километров, собирается посвятить этому делу всю свою жизнь. Но мать после гибели Санджая просила его не летать, и любовь к матери пересилила... Потом мы с женой не раз бывали в Индии, посещали Индиру и Раджива.

А с Маргарет Тэтчер совсем другая история. С ней я познакомился в аэропорту Шереметьево, когда она прилетала на похороны Брежнева. С первых же слов меня поразило то, что она, бесспорно, была активным ученым, а не просто политиком. Как рыбак рыбака, ученый всегда узнает ученого - по складу ума, по манере задавать вопросы. В молодости она училась у будущего нобелевского лауреата Дороти Ходжкин, разрабатывала и исследовала классы некоторых полимеров, поэтому к обсуждению научных проблем всегда относилась с большим интересом. Поговорив какое-то время в аэропорту, мы начали прощаться. Я был удивлен, когда Тэтчер вдруг пригласила меня в Лондон. Однако тогда у меня времени не нашлось.

Через несколько лет, когда я уже был президентом АН СССР, понял, что нужно готовиться к солидной поездке в Великобританию для подписания двустороннего соглашения. Пока переписывались с Лондонским королевским обществом, получаю уведомление, что Маргарет Тэтчер прибывает в страну с официальным визитом. Программа предусматривала посещение Академии наук, точнее, одного из институтов, по профилю близкого к ее работе. Я связался с директором института академиком Вайнштейном и попросил подготовиться к встрече. И вот в теплый солнечный день к институту подъехал кортеж. Почти все сотрудники вышли на улицу, чтобы живьем увидеть премьер-министра. Маргарет, выйдя из авто, всех одарила очаровательной улыбкой, затем подошла ко мне и Вайнштейну и стала нас благодарить за возможность посетить институт. Сотрудники познакомили Тэтчер с уникальными установками, созданными для изучения низкотемпературной сверхпроводимости. Она обошла ряд лабораторий, все время задавая вопросы и участвуя на равных в научных дискуссиях. Потом мы пошли пить чай, и кто-то из сотрудников преподнес высокой гостье ксерокопию одной из ее первых статей, опубликованной в солидном английском журнале. Обычное хладнокровие покинуло «железную леди»: она заметно растрогалась тем, что ее статьи здесь знают и даже читают.

- Ну а в Лондоне-то вы побывали?

Да, мы приехали для обсуждения проекта двухстороннего соглашения. Выяснилось, что взаимный интерес ученых к совместным обсуждениям и лабораторным работам обеих академий очень велик, но квота бюджетного финансирования для этих целей у английских коллег слишком мала. Назавтра я был приглашен на Даунинг-стрит, в резиденцию Маргарет Тэтчер. Она сама встретила нас у подъезда. На стене вдоль лестницы, ведущей на второй этаж, были вывешены фотографии премьер-министров Великобритании, и она заметила: «Далее место мое. Когда я оставлю свой пост, моя фотография появится на этом месте - такова традиция дома». Я попросил Тэтчер увеличить квоту финансовой поддержки английских ученых для совместных работ по фундаментальным исследованиям. Она ответила, что, понимая важность международного сотрудничества с АН СССР, принимает решение в два раза увеличить ассигнования на эти цели. Я был откровенно потрясен - у нас такого размаха в науке не наблюдалось и в лучшие годы.

- Уйдя в отставку, вы не вышли на пенсию, а стали директором основанного вами же Института вычислительной математики РАН.

Создавая институт в 1980 году в Москве, я руководствовался опытом организации Вычислительного центра СО АН. Это уникальное учреждение. В нем нет традиционных отделов и лабораторий, вся работа осуществляется в творческих коллективах по проектам. Проект может предложить любой сотрудник и пригласить для его выполнения любого члена коллектива. Для подготовки молодых ученых мы имеем свою кафедру в Московском физико-техническом институте, где я преподаю много лет. Каждый год 6-8 лучших студентов поступают к нам в аспирантуру, после ее окончания приглашаем к нам на работу самых талантливых молодых ученых. Нам удалось добиться отсутствия проблемы утечки мозгов - во всяком случае в нашем институте. Наоборот, к нам нередко приезжают по контракту талантливые ученые из других стран - США, Франции, Германии...

- Слушая вас, создается впечатление, что все у вас получалось как будто само собой. Медициной занялись тоже случайно?

Его величество случай, или, как кто-то скажет, судьба, очень многое, если не все, определяет в жизни. Такой же случай подтолкнул меня заняться проблемой иммунологии всерьез, когда 30 лет назад после гриппа я заболел хронической пневмонией. Врачи говорили, что подлатать можно, но полностью вылечиться нельзя. Я начал изучать литературу по пульмонологии и иммунологии и обнаружил много противоречий между тем, что получается при математической обработке данных, и теми процессами, которые происходят в организме человека по представлению врачей. И вот я и мои ученики, которые только что окончили университет, начали развивать математическую иммунологию. О ее эффективности можно судить по мне: я избавился от «неизлечимой» болезни. Кстати, механизмы такие же, как в атомной бомбе. Что бы ни происходило с человеком, его иммунная система работает одинаково: в организме идет своеобразная цепная реакция, которая обеспечивает защиту от заболеваний.

- Складывается впечатление, что ваше главное «средство Макропулоса» - доброжелательность и любопытство. Все-то вам интересно, и плохого слова вы не скажете даже о людях, которые того заслуживают.

Вероятно, вы правы. Мне интересно жить и, пожалуй, я незлой человек. Но, увы, время нам неподвластно. Оно летит с неумолимой быстротой, сохраняя веру в то, что завтра будет лучше, чем вчера. Однажды академик Трапезников произнес очень понравившуюся мне фразу: «В умирающем обществе последней умирает наука». Это как человек, находящийся при смерти: врачи считают, что его можно спасти, пока функционирует мозг. Очень верное сравнение. Не будет у нас науки - прощай, Россия!

Советский и российский ученый, академик, президент Академии наук СССР (1986-1991) Гурий Иванович Марчук родился 8 июня 1925 года в селе Петро-Херсонец Оренбургской области в семье сельских учителей.

В 1942 году после окончании средней школы поступил на математико-механический факультет Ленинградского государственного университета (ныне Санкт-Петербургский государственный университет), но до окончания первого курса был призван в армию и направлен в Школу артиллерийской разведки. Участник Великой Отечественной войны.

В 1945 году после демобилизации Марчук продолжил обучение на математико-механическом факультете Ленинградского государственного университета, который окончил в 1949 году.

С 1952 по 1953 год работал научным сотрудником в Геофизическом институте Академии наук (АН) СССР.

В 1953-1962 годах занимал должность заведующего отделом Физико-энергетического института в городе Обнинске (Московская область).

В 1963-1980 годах занимал пост директора Вычислительного центра Сибирского отделения (СО) АН СССР в городе Новосибирске.

Доктор физико-математических наук (1957).

Член-корреспондент АН СССР c 1962 года, академик c 1968 года — отделение математических наук.

Одновременно в 1975-1980 годах был председателем СО АН СССР и вице-президентом АН СССР.

В 1980-1986 годах занимал должности председателя Государственного комитета СССР по науке и технике, заместителя председателя Совета Министров СССР. Депутат Верховного Совета СССР 10-11 созывов.

В 1986-1991 годах — президент АН СССР . С 1991 года был членом президиума РАН, с 1996 года — советником президиума РАН.

В 1980 году Гурий Марчук создал и возглавил Отдел вычислительной математики АН СССР, который в 1991 году был преобразован в Институт вычислительной математики (ИВМ) РАН. В 1991-2000 годах занимал должность директора ИВМ РАН, с 2000 года — почетного директора ИВМ.

Гурий Марчук вел педагогическую работу , профессор (1951).

В 1962-1980 годах преподавал в Новосибирском университете, заведуя кафедрой вычислительной математики. В 1980-2003 годах заведовал кафедрой математического моделирования физических процессов Московского физико-технического института. С 2004 года возглавлял кафедру вычислительных технологий и моделирования факультета вычислительной математики и кибернетики в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова.

Гурий Марчук был автором более 350 научных работ по вычислительной и прикладной математике, в частности, по методам расчета ядерных реакторов, математическому моделированию в задачах физики атмосферы и океана, окружающей среды, в иммунологии и медицине. Научная деятельность Марчука последнего времени была связана с глобальными проблемами: изменение климата, загрязнение планеты, сохранение генофонда планеты и так называемого генетического разнообразия. Он был одним из авторов нового научного направления — математического моделирования в иммунологии и медицине.

В 1983-1991 годах Марчук занимал должность главного редактора журнала "Исследование Земли из космоса".

Заслуги ученого были отмечены многими наградами. В 1975 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Марчук был удостоен Ленинской премии (1961), Государственной премии СССР (1979), Государственной премии РФ (2000). Он был награжден четырьмя орденами Ленина (1967, 1971, 1975, 1985), а также орденами

Академик, Герой Социалистического Труда, бывший директор ВЦ СО АН СССР, председатель Президиума СО АН СССР.

Гурий Иванович Марчук родился 8 июня 1925 г. в селе Петро-Херсонец Грачевского района Оренбургской области, в учительской семье.

Гурий Марчук учился в школе села Духовницкое (Саратовская область). Уже тогда, будучи избранным председателем школьного ученического комитета, юноша начал понимать значение и исключительную роль науки. В своей книге «Жизнь в науке» (М., 2000) Гурий Иванович вспоминает: «Меня всегда влекла наука. Родители и учителя с юных лет старались вызвать во мне интерес и особую радость познания».

Окончив школу с отличием, в конце августа 1942 г. Г. Марчук поехал в Саратов - поступать в Ленинградский университет, который находился в этом городе в эвакуации. Он без экзаменов был принят на механико-математический факультет. Учеба в университете так захватила юношу, что, несмотря на бытовые трудности (его поселили в общежитие в комнату, где проживали еще 40 студентов), он считал себя самым счастливым человеком...

На четвертом курсе Г. Марчука избрали председателем студенческого научного общества факультета. Творческая молодежь проводила научные конференции, первые победители которых приглашались на городские студенческие олимпиады. Студенты увлеклись наукой всерьез, чему способствовали и преподаватели. Именно в эти годы Г. Марчук начал постигать основы научного творчества. Под руководством доцента Д. М. Волкова он написал свою первую научную работу, которая была посвящена поиску решений одного из дифференциальных уравнений в частных производных, и получил право выступить с ней на городской студенческой конференции. На талантливого юношу обратил внимание выдающийся математик, академик В. И. Смирнов, лекции которого Г. Марчук посещал систематически, пытаясь докопаться до сути каждой услышанной им фразы.

В 1949 г. Г. И. Марчук успешно защитил дипломную работу. Ректор Ленинградского университета (в ту пору - член-корреспондент АН СССР А. Д. Александров) высоко оценил его труд, и одновременно с защитой диплома, ученый совет факультета дал юноше рекомендацию в аспирантуру. Учеба в аспирантуре приносила молодому ученому радость ежедневного познания. Неожиданно из Академии наук СССР в Ленинград приехала представительная комиссия. Познакомившись с аспирантами университета, члены комиссии предложили им перевестись в любой академический институт г. Москвы, так как в годы войны многие научные сотрудники Академии ушли на фронт и не вернулись. Г. И. Марчук выбрал Геофизический институт, где работали многие известные ученые.

В институте ему пришлось постигать новую науку - физику атмосферы, которая должна была стать его специальностью. К концу первого года аспирантуры (1950 г.) Г. И. Марчук сдал все кандидатские экзамены и начал работу над диссертацией, которую защитил в 1952 г.

В 1953 г. Гурий Иванович был переведен в лабораторию «В», находящуюся под Москвой (г. Обнинск), которая через два года превратилась в Физико-энергетический институт Государственного комитета по использованию атомной энергии. В 1955 г. Г. И. Марчук был назначен начальником отдела, состоящего из двух лабораторий, сотрудники которого приступили к новой проблеме - расчету ядерных реакторов для атомных электростанций и подводных лодок.

В 1957 г. Гурий Иванович защитил докторскую диссертацию и в этом же году написал свою первую книгу «Численные методы расчета ядерных реакторов». В 1961 г. опубликована более общая в этой области книга ученого - «Методы расчета ядерных реакторов», которая вскоре была переведена и издана в США и Китае.

В 1962 г. Г. И. Марчук избран членом-корреспондентом АН СССР по отделению ядерной физики. Ему предстояло отправиться в Сибирь, чтобы с коллегами создать сеть Академгородков для развития науки одного из самых перспективных регионов нашей страны. В апреле 1962 г. Гурий Иванович приехал в новосибирский Академгородок по приглашению академиков М. А. Лаврентьева и С. Л. Соболева для организации Вычислительного центра с целью создания мощного машинного парка и крупного научного коллектива, способного ставить и решать фундаментальные проблемы вычислительной и прикладной математики. В сентябре 1962 г. он вместе с семьей (женой и тремя сыновьями) окончательно переехал в Новосибирск, где был назначен руководителем Вычислительного центра Института математики СО АН СССР. Задача, поставленная академиками Лаврентьевым и Соболевым, была блистательно решена Г. И. Марчуком благодаря привлечению в ВЦ крупных ученых, а также большой группы творческой молодежи. Через три года Вычислительный центр стал известен всему научному миру, чему способствовали многочисленные международные конференции и симпозиумы, которые проводились на базе центра. В 60-70-е гг. ХХ в. при поддержке и непосредственном участии Марчука в ВЦ СО АН выполнен ряд крупнейших для того времени разработок. Главные достижения ВЦ и лично Гурия Ивановича, получившие мировое признание, были связаны с численными методами и математическими моделями в циркуляции атмосферы и океана, геофизике, экологии и других областях. Результаты научных разработок этого периода легли в основу известных монографий Г. И. Марчука: «Методы вычислительной математики», «Численные методы в прогнозе погоды» (1967 г.), «Численные решения задач динамики атмосферы и океана» (1974 г.) и других.

Творческие искания ученого всегда сочетаются с активной научно-организаторской работой. По инициативе Г. И. Марчука сформирована национальная программа «Сибирь», являющаяся научным фундаментом концепции комплексного развития производительных сил региона. Данная программа естественным образом возникла из жизненных потребностей различных областей Сибири и главной ее целью было не только выделить важнейшие проблемы производительных сил, но и определить пути их решения для обеспечения максимальных темпов развития экономики всей страны. Программа сыграла большую роль в развитии Сибирского отделения, его фундаментальных и прикладных исследований и стала источником многих плодотворных научных идей. Впоследствии она внесла много нового в интеграцию науки и производства Сибири, а ряд ученых и практиков, претворяющих ее в жизнь, получили высокие правительственные награды.

В 1975 г. Г. И. Марчуку присвоено почетное звание Героя Социалистического Труда. В этом же году (в связи с уходом на пенсию М. А. Лаврентьева) председателем СО АН СССР был избран Гурий Иванович. По статусу он также стал вице-президентом Академии наук.

В 1980 г. Г. И. Марчука назначили заместителем председателя Совета Министров СССР и одновременно - Председателем Государственного комитета по науке и технике. С болью в душе он покидал ставшую родной Сибирь, которой отдал восемнадцать самых лучших своих лет.

Вступая в новую должность в Москве, Гурий Иванович поставил одно условие: чтобы некоторые из учеников его школы смогли переехать в столицу для продолжения начатых в новосибирском Академгородке научных исследований (и получил разрешение пригласить 20 ученых из ВЦ СО АН). Несмотря на напряженную административную нагрузку, Г. И. Марчук никогда не прекращает своей научной деятельности. Именно этот период жизни ученого ознаменован рядом научных акций по внедрению новейших достижений науки в хозяйственную деятельность нашей страны. Вскоре после переезда в Москву Гурий Иванович организовал отдел вычислительной математики, впоследствии преобразованный в Институт вычислительной математики АН СССР, где под его руководством регулярно функционировал научный семинар, а сам Марчук продолжал работу по моделированию атмосферных процессов, теории иммунологии, вычислительной математике. На новом посту у Гурия Ивановича сразу сложились хорошие отношения с Академией наук СССР, президентом которой в те годы был академик А. П. Александров.

В 1986 г. Г. И. Марчук избран Президентом АН СССР и возглавлял Академию до декабря 1991 г., когда на общем собрании Академия наук СССР была преобразована в Российскую (первым Президентом которой избран Ю. С. Осипов). Оставив пост Президента АН и став членом Президиума Российской академии, Гурий Иванович продолжает работать в Институте вычислительной математики РАН, где является почетным директором.

Наряду с многогранной научной деятельностью, Г. И. Марчук на протяжении всей своей жизни уделял огромное внимание подготовке научных кадров, осуществляя руководство семинарами и работой своих аспирантов, многие из которых успешно защитили кандидатские и докторские диссертации. Перу ученого принадлежит более 350 научных работ, в том числе 25 монографий, переведенных на разные языки мира. Блестящие научные достижения снискали ему огромный международный авторитет. Г. И. Марчук является почетным доктором университетов США, Франции, Израиля и других стран, а также членом ряда иностранных академий и лауреатом престижных национальных и международных премий. Он на гражден золотой медалью Чехословацкой академии наук «За заслуги перед наукой и человечеством», орденом Командора Рыцарей Почетного легиона (Франция), а также орденами ряда других стран. Гурий Иванович - страстный проводник идеи международной кооперации ученых, и прежде всего, - в фундаментальной науке. По его инициативе создано Общероссийское общественное движение «Национальный совет поддержки науки, образования и производства в России».

Родина высоко оценила научную, организаторскую и общественную деятельность ученого. О признании его выдающихся достижений свидетельствует избрание Г. И. Марчука академиком АН СССР (по отделению океанологии, физики атмосферы и географии). Он является лауреатом Ленинской и Государственных премий, награжден также четырьмя орденами Ленина, удостоен золотой медали им. М. В. Келдыша, золотой медали им. П. Л. Чебышева, является кавалером серебряного знака «Достояние Сибири». В ноябре 2001 г. в Доме ученых новосибирского Академгородка состоялось торжественное вручение премии имени академика М. А. Лаврентьева, приуроченное к 100-летнему юбилею со дня рождения основателя Сибирского научного центра. В числе первых лауреатов премии стал Г. И. Марчук (в номинации «За выдающиеся результаты, имеющие первостепенное значение для развития науки и образования и (или) внесшие значительный вклад в экономическое, оциальное и культурное развитие регионов Сибири и Дальнего Востока»). Гурию Ивановичу вручена золотая медаль с изображением М. А. Лаврентьева и денежная премия. Г. И. Марчук является почетным гражданином Обнинска, а в июле 1997 г. был приглашен в родное село Духовницкое для процедуры вручения ему диплома и удостоверения «Почетный гражданин района». Имя Гурия Ивановича Марчука навсегда внесено в Книгу Почета Духовницкого района.

Яненко Н.П. 80 лет со дня рождения (1925) академика Гурия Ивановича Марчука […] // Календарь знаменательных и памятных дат по Новосибирской области, 2005 год.

ЛИТЕРАТУРА И ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ

ГЛОТОВ И. Лаврентьевская премия. Первые лауреаты // Наука в Сибири. - 2001. - № 45. - С. 1.

О НАГРАЖДЕНИИ тов. Марчука Г. И. орденом Ленина: Указ Президиума Верхов. Совета СССР от 7 июня 1985 г. // Ведомости Верхов. Совета СССР. - 1985. - № 24. - С. 376.

ЗОЛОТАЯ медаль имени М. В. Келдыша - Г. И. Марчуку // Вестн. АН СССР. - 1981. - № 4. - С. 141.

О ПРИСУЖДЕНИИ государственных премий СССР 1979 года в области науки и техники: Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР // Собр. постановлений правительства СССР. - 1979. - № 27. - С. 607;

О ПРИСВОЕНИИ академику Марчуку Г. И. звания Героя Социалистического Труда: Указ Президиума Верхов. Совета СССР от 1 авг. 1975 г. // Ведомости Верхов. Совета СССР. - 1975. - № 32. - С. 515.

МАРЧУК Г. И. Встречи и размышления. - М. : Мир, 1995. - 304 с.

ГУРИЙ Иванович Марчук // Некоторые проблемы вычислительной и прикладной математики. - Новосибирск, 1975. - С. 7-27. - [Лит.]: с. 27.

АКАДЕМИКУ Г. И. Марчуку - 75 лет // Исслед. Земли из космоса. - 2000. - № 2. - С. 95-96.

ДОБРЕЦОВ Н., ФОМИН В. Академику Г. И. Марчуку 75 лет // Наука в Сибири. - 2000. - № 23. - С. 2.

АЛЕКСЕЕВ А. С., МИХАЙЛОВ Г. А., ИЛЬИН В. П. Гурий Иванович Марчук: (к семидесятипятилетию со дня рождения) // Сиб. журн. вычисл. математики. - 2000. - Т. 3. № 2. - С. 89-92.

АКАДЕМИКУ Г. И. Марчуку - 70 // Наука в Сибири. - 1995. - № 23/24. - С. 3.

ГУРИЙ Иванович Марчук: (К 70-летию со дня рождения) / А. С. Алексеев, С. К. Годунов, В. П. Дымников и др. // Сиб. мат. журн. - 1995. - Т. 36. № 3. - С. 483-487.

ЛАВРЕНТЬЕВ М. М. Гурий Иванович Марчук - ученый и организатор // Сиб. мат. журн. - 1995. - Т. 36. № 3. - С. 488-492.

МАРЧУК Гурий Иванович // Новосибирск: Энцикл. - Новосибирск, 2003. - С. 509: портр. - Лит. : (5 назв.)

БОРОДИН А. И., БУГАЙ А. С. Марчук Г. И. // Бородин А. И., Бугай А. С. Выдающиеся математики. - Киев, 1987. - С. 345: портр.

МАРЧУК Гурий Иванович // Богомолов А. Н. Математики. Механики: Биогр. справ. - Киев, 1983. - С. 314-315: портр.

ГУРИЙ Иванович Марчук / Сост. Р. И. Горячева и др.; Вступ. ст. А. С. Алексеева и др. - М. : Наука, 1985. - 136 с. : портр.

КАЧАЕВА В. Д. Гурий Иванович Марчук: Библиогр. указ. - Новосибирск, 1977. - 37 с.

Алгоритмы академика Марчука

Марчук Гурий Иванович (родился в 1925 году)

академик РАН, выдающийся специалист в области вычислительной математики, физики атмосферы, геофизики, президент Академии наук СССР (1986-1991). Почётный член Российской академии образования. Герой Социалистического Труда (1975).

Печатается по книге:

«Созидатели» : очерки о людях, вписавших свое имя в историю Новосибирска. Т. II . С. 276-289.

Составитель Н. А. Александров; Редактор Е. А. Городецкий.

Новосибирск: Клуб меценатов, 2003. – Т.1. - 512 с.; Т.2. - 496 с.

В средствах массовой информации, по крайней мере, сибирских, Гурий Иванович Марчук большей частью представал как энергичный идеолог внедрения разработок ученых Сибирского отделения в народное хозяйство. Но это была лишь видимая часть айсберга и одновременно лишь один из аспектов удивительно многогранной и напряженной деятельности Марчука-исследователя и Марчука-организатора науки , его впечатляющего жизненного пути – от сельского школьника до всемирно известного ученого, лауреата множества престижных премий, Героя Социалистического Труда, президента Академии наук СССР. Для рассказа об этом воспользуюсь, в частности, книгами Г. И. Марчука «Жизнь в науке» (2000) и «Молодым о науке» (1980). В подготовке последней я принимала участие, слушала и записывала мысли и соображения Гурия Ивановича, когда он сломал ногу и целый месяц мог посвятить подготовке этой книги, заказанной издательством «Молодая гвардия».

Родился он 8 июня 1925 года в селе Петро-Херсонец, вырос в райцентре Духовницкое, что в Саратовской области на Волге, родители были сельскими учителями. Когда началась война, два лета работал на комбайне, заменяя ушедших в армию взрослых. Очень любил математику и даже имел в школе прозвище «Профессор». Зимой 1941 года в село приехал с лекцией декан мехмата эвакуированного в Саратов Ленинградского университета. Познакомившись с Гурием, он посоветовал юноше поступать именно в этот университет.

Так Гурий и сделал, добравшись до Саратова летом 1942 года по Волге на пароходе, под немецкими бомбежками. Оказавшись в городе, жадно впитывал и знания, и неведомую раньше культуру. До сих пор он с улыбкой вспоминает, как, попав в театр оперы и балета на «Спящую красавицу», после первого акта спросил соседок по ложе, почему артисты не поют…

В 17 лет его, первокурсника, призвали в армию; он окончил школу артиллерийской разведки и был оставлен там же преподавателем. В свободное время занимался и вскоре сдал экстерном экзамены за первый курс. И после демобилизации осенью 1945 года старший сержант Марчук был зачислен на второй курс университета – уже в Ленинграде. И началось студенческое, а потом аспирантское житье-бытье, в котором его пути впервые (а иногда и на всю жизнь) чудесным образом пересекались и переплетались с путями и корифеев науки, и будущих коллег по Сибирскому отделению.

Разве не чудо, что внимательного студента заприметил на своих лекциях академик Владимир Иванович Смирнов, автор классического пятитомного курса по высшей математике для вузов, по которому учились студенты многих стран мира, и пригласил к себе домой – на чай и беседу. Марчук очень живой человек, около него всегда закипает какое-нибудь общественное или научное дело , – так позже отзывался о нем В. И. Смирнов.

При подготовке диплома Марчуку пришлось близко познакомиться с решением задач, сформулированных академиками В. И. Смирновым и С. Л. Соболевым (тем самым, что стал через 8 лет одним из основателей Сибирского отделения!) на базе функционально-инвариантных решений. (Прошу прощения у читателей за сложную терминологию, но она понадобится при дальнейшем рассказе ).

На защите диплома присутствовал и поздравил Гурия Марчука с хорошей работой тогдашний ректор университета, член-корреспондент АН СССР Александр Данилович Александров – будущий академик, основатель научной школы по геометрии в Институте математики Сибирского отделения. А когда юного аспиранта «закрепили», как полагалось, за одной из групп студентов второго курса, то среди подшефных Марчука оказались будущие академики Е. И. Шемякин, А. С. Алексеев и член-корреспондент В. И. Дулов – его коллеги по Сибирскому отделению.

Аспирант Марчук с головой окунулся в науку. Как он вспоминает, пребывание в аспирантуре в кругу именитых людей приносило радость ежедневного познания. Мне всегда не хватало одних лекционных курсов, и я аккуратно один раз в неделю посещал книжные магазины – отделы математики, механики, физики – и к каждому курсу добавлял две-три книги, извлекая из них либо новые для себя сведения, либо новые точки зрения на ту или иную проблему. Эти походы были как бы естественным продолжением моих встреч с книгами нашей сельской библиотеки. Но, пожалуй, главным было то, что я научился работать с книгой – без этого важнейшего навыка ни один научный работник не может обойтись.

И тут вмешался случай.

Неожиданно в Ленинград приехала представительная комиссия из Академии наук СССР. Знакомясь с аспирантами университета, члены комиссии предлагали им перевестись в любой академический институт Москвы, поскольку во время войны многие научные работники Академии не вернулись с фронта. Марчук противился, но не устоял и был переведен в Геофизический институт Академии наук. Академик В. И. Смирнов дал ему рекомендательное письмо, чтобы его питомец мог продолжить свои математические занятия, но Гурий им не воспользовался. Хотя его диссертация, начатая в ЛГУ, была почти готова, он решил, что если смог написать одну диссертацию, то напишет и другую – и почему бы не испытать себя?

Забегая вперед, приведу размышления уже умудренного опытом Г. И. Марчука, которые он адресует молодежи: Специалист XXI столетия представляется мне широко образованным не в одной области науки, а, по крайней мере, в двух-трех: законы развития научно-технической революции обязательно предъявят такой счет.

Употребляя термин «широкий», имею в виду, конечно, основательность, серьезность знаний. И четко вижу путь формирования такого специалиста. После окончания вуза (возьмем для примера университет) главная задача выпускника – войти серьезно в ту сферу первой самостоятельной работы, которая будет ему поручена. Вероятнее всего, это будет узкая научная проблема. Исследуя ее, молодой специалист фактически нарабатывает, умножает собственное творческое умение, навыки. На это уходит три-пять лет. За этот срок молодой специалист становится – не может не стать! – профессором в своей узкой области.

После этого ему необходимо переключиться на смежную область науки, может быть, далекую от той узкой проблемы, в которой он специализировался, войти в новую сферу знаний, т.е. овладеть новыми фактами, фундаментальными идеями. Однако на это понадобится уже меньше времени − один-три года, потому что методы, процесс познания оказываются теми же самыми: отработанная сразу после университета или института система творчества сработает и здесь. Именно это и даст возможность быстро войти в новую область науки. На овладение третьей понадобится еще меньше времени, но глубина научного поиска будет той же самой. Теперь специалист оказывается способным охватить более широкую сферу науки или техники. Он распознает тенденции дальнейшего развития науки на стыках смежных областей. А открытия на стыках, как правило, более важны. Так, в конце концов, и рождается крупный ученый, руководитель, способный обозревать и глубоко разрабатывать основные направления научно-технического прогресса, уверенно руководить сотрудниками.

Научная биография самого Марчука развивалась точно по такому сценарию, или, выражаясь математическим языком, алгоритму.

В Геофизическом институте его новой специальностью должна была стать физика атмосферы. Руководитель – член-корреспондент РАН И. А. Кибель – предоставил аспиранту возможность самому сформулировать тему диссертации.

Задача была каверзной и аналитически не решалась. Но здесь я вспомнил теорию Смирнова-Соболева о функционально-инвариантных решениях. Применил уже известную мне технику и получил аналитическое решение, исследованием которого занялся вплотную. Через три месяца диссертация была в основном готова.

Марчук окончил аспирантуру и защитился в 1952 году. Научный руководитель предложил ему остаться работать в Геофизическом институте. Но вот беда – надо было выселяться из аспирантского общежития, а куда? И тут впервые пересеклись дороги Марчука и Лаврентьева – именно к нему, тогда академику-секретарю физико-математического отделения Академии наук, и к вице-президенту АН О. Ю. Шмидту обратились руководители Института с просьбой помочь способному молодому человеку. Марчук получил комнату в Москве.

Но тут опять вмешалась судьба – не прошло и года, как его высоким постановлением переводят в «Лабораторию В» под Москвой (ныне – наукоград Обнинск) – для разработки термоядерного оружия нужны были новые силы. Через два года эти работы сосредоточились в другом месте – на объекте «Арзамас-16», ныне Саров (куда, к слову, был привлечен на несколько лет и академик М. А. Лаврентьев), а Физико-энергетический институт Госкомитета по использованию атомной энергии (который вырос из «Лаборатории В») в Обнинске приступил к новой проблеме – расчету ядерных реакторов для атомных электростанций и подводных лодок.

Поначалу было трудно, поскольку все знания, которые я получил на математико-механическом факультете и в Геофизическом институте, фактически мне мало пригодились, но творчество, постановки задач, методы исследования все-таки были отработаны на хорошем уровне. Что касается ядерной физики – моей новой специализации, то начал я с интервью, взятого у своей жены, которая училась на радиохимической кафедре химфака Ленинградского университета, знала достаточно много, чтобы изложить мне основы моей новой науки и порекомендовать литературу. Я окунулся в эту новую для меня область. Прочитал десятки книг, статей и начал кое-что понимать. Постепенно молодые математики «Лаборатории В» изучили новый предмет весьма обстоятельно и даже осмеливались спорить с физиками, которые были их «заказчиками».

Началась разработка виртуозных вычислительных методов для расчета ядерных реакторов, на эту тему была и докторская диссертация Марчука, и его первые монографии, сразу же переведенные за рубежом.

Активность молодого доктора наук отразилась в бытовавшей в ФЭИ шутке: До Марчука математики были рабами физиков, а при Марчуке физики стали рабами математиков . Был случай, когда Марчук, выступая оппонентом при защите докторской диссертации своего коллеги, сделал ряд замечаний, тогда как два другие оппонента замечаний не имели (а ими были, ни много ни мало, академики И. Н. Векуа и М. А. Лаврентьев, оба уже работавшие в Сибири), и научная «въедливость» Марчука, наверное, им запомнилась…

И снова судьба его сделала резкий поворот.

В 1962 году Физико-энергетический институт в Обнинске посетили Сергей Львович Соболев и Михаил Алексеевич Лаврентьев и сделали Марчуку предложение переехать в Сибирь. Я принял его – так начался, пожалуй, самый главный период моей научной жизни , – напишет он потом.

Обратимся теперь к воспоминаниям Михаила Алексеевича Лаврентьева.

В Сибирском отделении мы с самого начала придавали большое значение развитию вычислительной математики и техники. Важно было найти человека, который мог бы возглавить это дело. С. Л. Соболев рассказал мне вкратце о Марчуке, ученике известного ученого Кибеля. В 1961 году за создание численных методов расчета ядерных реакторов и участие в создании первой советской атомной электростанции Г. И. Марчук был отмечен Ленинской премией. По многим данным, он был серьезным ученым и с большим потенциалом на будущее. Мы с Соболевым поехали в Обнинск, поговорили с Марчуком и получили его согласие на переход в Сибирское отделение, где он организовал и возглавил Вычислительный центр. Это предложение оказалось чрезвычайно удачным. Г. И. Марчук создал сильную научную школу и один из лучших институтов в области вычислительной математики и техники не только во всесоюзном, но и в международном масштабе. Сразу обратили на себя внимание его организаторские способности, и когда мне было поручено сформировать Совет по науке при Совете Министров СССР, Г. И. Марчук стал его ученым секретарем. Позже я рекомендовал его в заместители председателя Отделения и таким образом постепенно подготовил себе смену. Время показало, что я не ошибся в выборе.

Первым делом, где понадобились и блестяще реализовались организаторские способности Марчука в Сибирском отделении, была компьютеризация научно-исследовательских организаций СО АН. В 1963 году на первом этаже только что построенного Института геологии и геофизики (у ВЦ своего здания еще не было) заработала первая в Академгородке ЭВМ – мощная (по тем временам) М-20. Как вспоминает Гурий Иванович, именно эта первая ЭВМ заставила нас совершить поистине маленькую научно-техническую революцию в умах многих ученых Сибирского отделения. Именно она показала целесообразность применения математического моделирования во всех сферах науки и новой техники .

Но кроме идеологов, «полководцев» постановки вычислительных задач нужна была еще и армия, армия программистов для работы на ЭВМ. Для развития работ было два пути: либо принимать от всех институтов заказы на решение задач, либо научить сотрудников всех институтов работе с ЭВМ и искусству программирования. ВЦ пошел по второму пути, который, как показала жизнь, был единственно правильным. Началась широкая подготовка программистов – сначала специалисты ВЦ вели семинары для сотрудников других институтов Академгородка, потом, при поддержке властей города, и для специалистов промышленных предприятий. Именно сотрудники ВЦ во главе в академиком А. П. Ершовым (о нем в этой книге – отдельный рассказ) начали обучать обращению с ЭВМ школьников и студентов. Марчук с энтузиазмом вел, по выражению В. А. Коптюга, «наступательную пропаганду использования ЭВМ во всех областях науки, в учебном процессе». Сейчас, когда наступила компьютерная эра, эти времена уже кажутся давней стариной, но живущие в этой эре должны знать тех, кто ее для них готовил…

Вычислительный центр быстро рос, увеличивался парк вычислительных машин. Западный мир, как известно, развивал эту технику быстрее, ЭВМ там были много мощнее. Математики ВЦ для сокращения этого разрыва создавали более «хитроумные» вычислительные модели, и до сих пор алгоритмы сибиряков ценятся во всем мире.

Поскольку главный инструмент математического моделирования – сами ЭВМ, то под руководством Г. И. Марчука в ВЦ не просто была сконцентрирована мощная вычислительная техника, но создан центр коллективного пользования ею. Благодаря этому пользователи из других институтов Сибирского отделения получили доступ к ЭВМ Вычислительного центра.

Марчук-организатор вовсе не подавил Марчука-ученого. В течение долгих трудовых лет он придерживался жесткого распорядка дня: до обеда работал дома, а после обеда встречался с сотрудниками, участвовал в семинарах, занимался делами института. Конечно, половины дня на это не хватало, приходилось задерживаться до позднего вечера… Этому правилу он не изменял даже тогда, когда стал академиком и председателем Сибирского отделения. Оставался ученым и когда занимал пост заместителя председателя Совета Министров СССР, и когда был президентом Академии наук СССР (с января 1986 до декабря 1991 года). Правда, на этих постах ему было труднее выдерживать привычный стиль жизни, и он стал заниматься наукой по субботам в своем отделе вычислительной математики (позже выросшем до института). Итог поражает – при такой «публичной» жизни он успел написать 26 научных книг, которые почти сразу же переводились зарубежными издательствами на иностранные языки.

Об организованности и четкости Марчука ходили легенды. Если становилось ясно, что он несколько опаздывает на назначенную встречу, он обязательно старался предупредить об этом. Рассказывают, что на семинарах Гурий Иванович любил объявлять перерыв не на примелькавшиеся пять или десять минут, а, скажем, на четыре или на шесть – чтобы сильнее ощущалось чувство времени.

Когда Марчук начал работать в новосибирском Академгородке, его после атомных проблем снова потянуло к задачам прогноза погоды. Тем более, что были еще сильны и впечатления юности (Во время Великой Отечественной войны я по долгу службы занимался подготовкой кадров для метеорологического обеспечения артиллерии резерва Главного командования. Шары-пилоты, радиозонды, передвижные метеорологические станции накрепко засели в моей памяти и побуждали к размышлениям о жизни атмосферы ).

Но теперь интерес к этим проблемам развивался уже совсем на другом уровне - в Вычислительном центре он начал работать над созданием математических моделей общей циркуляции атмосферы. На следующих этапах появилась и была реализована идея включения в расчеты процессов, происходящих в Мировом океане с его огромными запасами энергии… Теперь уже Марчук и его ученики и коллеги занимаются глобальными изменениями климатических характеристик при взаимодействии атмосферы и океана.

Над предсказателями погоды всегда подшучивают. У Гурия Ивановича хранится подарок, сделанный ему сотрудниками Вычислительного центра как иллюстрация к его вышедшей в начале 60-х годов книге «Численные методы в прогнозе погоды». Это искусно вырезанный из дерева человеческий кулак, на ногте большого пальца лежит нечто вроде монеты, где на одной стороне написано «Дождь», на другой – «Вёдро». Если нажать кнопку, палец дергается и подбрасывает монету. Как она упадет, то и будет…

Математическими моделями экологического состояния планеты Марчук занялся, можно сказать, по воле случая. Отдыхая с женой в Карловых Варах где-то в конце 60-х, он получил приглашение на симпозиум, который открывался через неделю неподалеку, в Рудных горах Чехии, и был посвящен вопросу – как прогнозировать и оценивать вредоносное загрязнение атмосферы этого региона действующими там тепловыми станциями, работающими на сернистых углях (иногда даже приходилось на опасный период выселять жителей в другую местность…)

Ехать без доклада или с докладом на далекую тему было просто невозможно. Марчук вспоминает: Последнюю неделю своего пребывания в санатории я посвятил формированию региональной модели распространения загрязнений в сложных метеорологических условиях и при неровном гористом рельефе. Три дня ходил по стежкам-дорожкам и обдумывал проблему. На четвертый день, а точнее ночь, я понял, что путь к решению проблемы экологической безопасности в районе Рудных гор лежит через так называемые сопряженные уравнения, которые были сформулированы мною для задач ядерной энергетики. Нужно было применить этот метод к совершенно новой области знания. Забыв про отдых, про лечебные воды, которые принимал уже почти автоматически, я построил теорию оптимального размещения промышленных предприятий, выбрасывающих загрязнения, так, чтобы их вредное воздействие на города, поселки, зоны отдыха, леса и поля было бы минимальным.

Доклад на симпозиуме состоялся. А через два года эта теория была доложена на международном математическом конгрессе в Ницце, и ученый мир признал еще одно направление в математическом моделировании. Получилось, что эти исследования Марчука намного опередили время – состояние окружающей среды стало серьезно беспокоить население планеты лишь десять-двадцать лет спустя. И с тех пор он не расстается с этой проблемой, занимаясь ею вместе с коллегами – сначала в Новосибирске, а затем в Москве.

Уж совсем неожиданно для себя, как он сам признавался, Марчук увлекся задачами из области медицины. Если физики и химики, изучая то или иное явление, могут ставить многочисленные опыты, то врач лишен такой возможности – не станет же он экспериментировать на больных. Можно, конечно, ставить опыты на животных – но ведь и здесь нельзя «заказать» ход болезни…

А «машинные» эксперименты позволяют просчитать десятки, сотни ситуаций, меняя при этом и дозы заражения, и темпы развития вирусов, и исходное состояние иммунной системы организма. Математические модели позволили найти механизм, помогающий организму выйти из хронической болезни. Оказалось, что весьма эффективным методом лечения является искусственно вызванное обострение болезни, то есть перевод ее в острую форму, что вызывает всплеск активности иммунной системы. (Как говорится – клин клином вышибают?).

Г. И. Марчук рассказывал: В моем распоряжении был мой собственный организм с его хронической пневмонией…Я лечился тогда в одной крупной московской клинической больнице… Даже читал врачам лекции по результатам, которые мы получили, исследуя иммунологические модели на ЭВМ. (Конечно, в больнице не оказалось доски, пришлось рисовать схемы и писать формулы фломастером на листах ватмана). В конце концов, я убедил врачей применить ко мне «метод обострения». И… выздоровел.

Интересный вывод, полученный непосредственно из численных экспериментов на модели иммунного процесса: искусственное понижение температуры (путем непродуманного приема лекарств) способствует возникновению затяжных или хронических форм заболевания. Температурная реакция – важнейший механизм самозащиты организма, поскольку повышает активность иммунной системы. Отсюда и лечебный эффект всякого рода процедур, связанных с прогреванием организма или его частей (это и классические компрессы, горчичники, банки, и прогревание токами УВЧ, и, наконец, баня – известное с древних времен средство исцеления).

Напрашивался вопрос - не лежит ли усиление иммунных возможностей организма в основе средств тибетской медицины, во многом до сих пор загадочной? Ведь тибетские врачеватели рекомендуют почти одни и те же порошки (наборы лекарственных трав, минералов, вытяжек из желез животных) от всех болезней. Не значит ли это, что лечится не сама болезнь, а иммунная система, а порошки эти – найденные в тысячелетних экспериментах биостимуляторы? Марчук даже организовал небольшую группу физиков для работы с Галданом Ленхобоевым – чудом уцелевшим от гонений учеником тибетских монахов, знатоком древних тайн восточной медицины. Тем самым он взял на себя большую ответственность – в те годы подобные исследования, мягко говоря, не поощрялись…

Главные книги Марчука-ученого посвящены все же фундаментальным методам решения математических задач. Решая прикладные задачи (о них и шла речь выше), он не только использует все лучшие модели и алгоритмы, но и создает новые, пригодные, в свою очередь, и для других классов задач.

Начав с работы по ядерным проектам, он перешел затем к проблемам экологии, глобальным проблемам климата и, наконец, математическим проблемам иммунологии. По этим направлениям, дающим ключ к пониманию взаимодействия человека с природой, он продолжает работать с учениками и коллегами.

Сколько у Марчука учеников – наверное, он и сам не назвал бы точную цифру. Ясно только, что это – целые созвездия в каждой из областей науки, которой он занимался и продолжает заниматься; наибольшие их «скопления» – в Обнинске, Москве, Новосибирске, Красноярске, Средней Азии. Имена учеников густо заселяют книги Марчука. Гурий Иванович пишет о них с большой теплотой, не жалея добрых слов и высоких оценок – и понимаешь, что с таким руководителем и молодые, и зрелые люди работают увлеченно, с подъемом, а значит – и продуктивно.

Гурий Иванович Марчук был в руководстве СО АН около десяти лет – с 1969 по 1980 годы: первое пятилетие как заместитель председателя, а с 1975 года – как председатель Сибирского отделения. В 1986 году, после работы на посту заместителя председателя Совета Министров СССР и председателя Госкомитета СССР по науке и технике, он был выдвинут Общим собранием Академии наук СССР на пост ее президента. Академик В. А. Коптюг тогда в своем выступлении охарактеризовал его как крупного организатора науки, сформировавшегося в этом качестве в значительной степени за годы работы в Сибирском отделении АН СССР.

Прежде всего, Марчуку удалось сделать очень многое для реализации идей основателя Сибирского отделения академика Лаврентьева о формировании и укреплении на огромной территории Сибири сети филиалов, превратившихся со временем в полноценные научные центры.

В 60-х годах при становлении Сибирского отделения в Новосибирск из столичных городов переехало множество уже зрелых ученых. Став в 1975 году председателем Сибирского отделения, Гурий Иванович призвал сотрудников новосибирского Академгородка – вчерашнюю молодежь, уже занявшую прочные позиции в науке, – ехать в другие научные центры Сибири, создавать там свои лаборатории и отделы. Конечно, эта акция не являлась такой массовой, она скорее была «точечной, но прицельной». Появились выносные лаборатории и отделы новосибирских институтов – полпреды академической науки – за сотни и более километров от Академгородка. Позже вокруг них, как вокруг центров кристаллизации, выросли и новые институты, и даже научные центры – такие, как Омский и Кемеровский.

Вычислительный центр в Красноярске, можно сказать, родной сын Новосибирского. Его директором-организатором одно время был сам Гурий Иванович, а первым директором – член-корреспондент В. Г. Дулов (помните, «подшефный» Марчука в ЛГУ), потом этот центр возглавлял Ю. И. Шокин (ныне академик), а сейчас – тоже питомец новосибирского Академгородка член-корреспондент РАН В. В. Шайдуров.

Настоящий ученый не может заниматься в стенах своей лаборатории без ущерба для творчества. Он обогащается идеями, плодотворнее ведет исследования, если регулярно посещает крупные стройки, предприятия, колхозы и совхозы, завязывает личные контакты с практиками.

Так считал Лаврентьев. И в первые же годы работы Сибирского отделения, когда еще шло строительство, так и было – и он сам, и его коллеги, и ученики много ездили – в Норильск, Якутию, на заводы Омска и Кемерова, на шахты и рудники Кузбасса. (Кстати, в одной из наиболее дальних поездок – в Магаданскую область и на Чукотку – участвовал и Марчук). И конечно, первыми партнерами ученых стали крупные заводы Новосибирска, а первым наладил с ними связи лаврентьевский Институт гидродинамики.

Но постепенно, как рассказывал в одном из своих интервью Марчук, мы увидели, что бессистемный подход к материализации достижений науки приводит к распылению наших ресурсов, к снижению эффективности науки. Какова главная цель внедрения? Реализовать научную идею на всех предприятиях отрасли. У нас же иногда получалось так: сделали хорошую крупную разработку на одном предприятии, а 99 других заводов этой же отрасли как работали на старой технологии, так и продолжали работать. Можно ли считать в таком случае деятельность ученых достаточно эффективной? Я думаю, что нет. Понимание этой простой, казалось бы, истины, что единичные работы – не путь влияния большой науки на большое производство, привело нас естественным образом к той стратегии, которая вошла в жизнь Сибирского отделения уже достаточно глубоко: нужно создавать такую систему контактов, которая обеспечит внедрение новой идеи в целую отрасль.

Лаврентьев вспоминал об этом так:

Примерно к концу девятой пятилетки в Сибирском отделении при энергичном участии Г. И. Марчука (тогда – заместителя председателя Отделения) сформировался принцип «выхода на отрасль». Он состоит в том, что внедрение научных разработок наиболее целесообразно вести на крупных, головных предприятиях, которые осваивают новшество, а затем при поддержке министерства распространяют его на всю отрасль. За этой лаконичной формулировкой стояла на самом деле огромная работа. Первый ее этап – передача научной разработки на предприятие и ее освоение совместными силами ученых и производственников.

Формы работы тут были самыми разнообразными: стажировка заводских специалистов в лабораториях академических институтов, лекции специалистов Академии для руководителей и рабочих, создание «комплексных бригад» ученых и производственников, участие самых энергичных и способных заводских конструкторов в разработке нового изделия еще на стадии научных исследований, прием в заводские конструкторские бюро выпускников НГУ, уже знакомых с нужными областями науки и техники. На одном из совещаний по сотрудничеству с заводом «Сибсельмаш» Марчук говорил: Процесс внедрения, материализации научных идей - это процесс не только научно-технологический, но и социальный. Мы придаем огромное значение не только тому, что мы внедрили в производство, а и тому, сколько мы подготовили из состава завода людей, способных творчески воспринимать новые научные идеи. Научных учреждений немного, предприятий – много. Мы надеемся, что специалисты завода творчески воспримут те идеи, которые мы вместе сформулируем и осуществим, а затем они сами помогут внедрить эти идеи, эти технологические процессы на многих предприятиях страны.

Не последнюю роль в установлении прочных связей с инженерами и руководителями заводов (да и министров тоже) играли исключительная коммуникабельность, тактичность и дружелюбие Гурия Ивановича. Недаром еще в годы жизни в Обнинске среди его коллег была в ходу так называемая «единица вежливости – один Гурий».

Совместный труд окупался сторицей. Только два примера. Чрезвычайно трудоемким было изготовление характерных для авиационного производства сложных деталей, выходящих на аэродинамические обводы самолета, – их делали вручную высококвалифицированные слесари-модельщики и слесари-лекальщики. В Институте математики, совместно со специалистами Новосибирского авиационного завода им. В. П. Чкалова и отраслевых НИИ, сумели, применяя современные математические методы описания сложных поверхностей, составить типовые программы для расчетов на ЭВМ и обработки сложных деталей самолета на многокоординатных станках с числовым программным управлением. Это было осуществлено впервые в стране и получило затем распространение на многих авиационных заводах.

Классическим примером выхода крупной научно-технической разработки на отрасль стало стремительное – практически за один год – признание и широкое распространение новой технологии подземной добычи железной руды. Реализация двух идей (равномерное дробление руды с помощью точно рассчитанных взрывов, и использование вибрации для ее бесперебойной выгрузки) увеличили производительность труда на рудниках вдвое, резко упал травматизм. Соавторы этой работы – Институт горного дела и Кузнецкий металлургический комбинат.

В результате реформ, отменивших плановую экономику и министерства, система «выхода на отрасль» перестала действовать. Но остался созданный за полтора-два десятилетия ценный задел – понимание тенденций развития промышленности, умение работать с руководителями предприятий и инженерным составом, осознание важности «встречного движения» ученых и практиков.

При Марчуке члены Президиума взяли за правило регулярно посещать научные центры вне Новосибирска, лично знакомились с работой институтов, жизнью сибирских регионов. Регулярными стали выездные заседания Президиума Отделения. После каждого такого обстоятельного знакомства и последующих обсуждений выявлялись (или более выпукло обрисовывались) присущие каждому региону проблемы и возможные методы их решения. Становилось ясно, на чем может и должна в первую очередь сосредоточить внимание наука, где целесообразно объединить усилия академических, отраслевых и вузовских коллективов.

Так постепенно созревала идея единой комплексной программы, направленной на эффективное освоение природных ресурсов и крупномасштабное развитие производительных сил Сибири.

Вот как рассказывал о рождении программы «Сибирь» сам Марчук:

Программа зародилась в воздухе, точнее в самолете, на котором члены Президиума СО АН возвращались из Красноярска со своей выездной сессии. До этого мы побывали почти во всех научных центрах: Якутске, Иркутске, Улан-Удэ, Томске – и всюду приняли программы работ по освоению ресурсов этих регионов Сибири. Как-то сам собой в самолете начался разговор, который подводил итог огромной работы по планированию перспектив развития Сибири. Я говорил о том, что, по существу, мы создали долгосрочную программу развития производительных сил Сибири, и ее нужно утвердить как единую и важнейшую для нас в смысле прикладной науки. Ведь в значительной степени для этого и создавалось Сибирское отделение.

Здесь же родилось и короткое название «Сибирь». Так возникла теперь уже знаменитая программа, объединяющая все научные центры Сибирского отделения и народное хозяйство этого огромного региона общими целями и идеями.

С тех пор прошло 25 лет. Программа «Сибирь» продолжает жить – теперь уже в статусе региональной научно-технической. По ее примеру были созданы программы и для других регионов: «Урал», «Дальний Восток». Многое переменилось, исчезло понятие «народное хозяйство», но не иссякла потребность в научных данных, позволяющих делать обоснованные прогнозы, проводить экспертизы, давать рекомендации по тем или иным направлениям социально-экономического развития регионов. Разработанная учеными, представителями регионов и в целом Сибирского федерального округа «Стратегия экономического развития Сибири» в 2002 году была утверждена правительством. И, конечно же, один из краеугольных камней, на котором построена эта стратегия, – многолетние исследования по программе «Сибирь».